Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

Но обер-прокурор не унимался:

— Всё равно вы вероломный человек, презревший высочайшую милость и свой долг, почему вы не приходили по зову герцога, почему вы не являлись, когда ваш сеньор призывал вас?

— Видит Бог, что я готов был прийти, но всякий раз, когда вы меня призывали, монсеньор, я был либо болен, ведь в сражении у реки я получил тяжкую рану головы и шеи, либо когда вы за мной присылали своих людей, враг как раз стоял на берегу и готовил вторжение. Всякий раз я просил вас повременить, Ваше Высочество. И когда было угодно Господу, я встал перед вами и на ваш суд.

— Ох, как вы ловки, господин Эшбахт, — вдруг говорит один из молчавших до сих пор господ. — На любой упрёк у вас находится ответ.

— Не знаю вашего имени, добрый господин, — отвечает Волков, пристально глядя на этого человека, — но ловкости у меня немного, мне она ни к чему. Пусть ваш добрый человек, Ваше Высочество, капитан Фильшнер… Пусть всё скажет вам, я ему ещё тогда всё объяснял. И этот честный воин меня понимал, мои доводы слушая, согласился и дал мне время разобраться с врагом, взяв с меня обещание прийти на суд к герцогу, когда Богу будет угодно.

— Капитану Фильшнеру был выражено порицание за его недобросовестность в деле, которое ему поручил курфюрст. И тому вы причиной, — продолжал незнакомый господин, всё так же с упрёком. Да ещё и нагнетая: — А расскажите-ка, кавалер, отчего вы не дали господину фон Шоубергу выбора места и времени для поединка. Почему требовали вы от него драться прямо там, где выследили его?

— Потому что я не считал господина Шоуберга честным человеком, — достаточно резко и твёрдо отвечал Волков, — и я боялся, что он не явится на дуэль.

— Чушь! — зло воскликнул неизвестный господин. — Вы его убили и вывесили его тело у себя на заборе! Вы грубый человек, Фолькоф! Недостойный человек! Убили в нечестном поединке и теперь пытаетесь очернить имя честного человека.

— Ничего я не пытаюсь! — всё так же твёрдо продолжал кавалер. — Ваш Шоуберг не был честным человеком! Он был любовником моей жены Элеоноры Августы фон Эшбахт, урождённой фон Мален, дамы, прошу заметить, замужней! Уже за то я имел полное право убить его как шелудивого пса. Убить без всякой дуэли. А уж за то, что он задумывал меня отравить, как последний трус, я имел полное право повесить его на своём заборе.

— Вы лжец! — заорал незнакомец.

— Тише, господа! Тише, — повысил голос герцог.

— Я не лжец, у меня до сих пор сохранился тот яд, которым он думал меня отравить. И у меня есть свидетель его намерений, — уже спокойно продолжал кавалер.

— И кто же ваш свидетель? — поинтересовался обер-прокурор, сделав одному человеку знак, чтобы тот записывал.

— Это госпожа Ланге, — отвечал кавалер. — Она жила при доме моём, а Шоуберг склонял её к преступлению, но честная женщина мне открылась и рассказала о том. Коли нужно, она на Святой книге повторит то, что уже говорила восьмому графу Малену.

— Кто эта госпожа Ланге? И достойны ли её слова нашего внимания? — с сомнением спрашивал граф Вильбург.

— Она родилась при дворе графов Маленов и выросла там, она товарка моей жены Элеоноры Августы, это она мне рассказала о том, что моя жена неверна мне. Но если её слова об отравителе Шоуберге вас не удовлетворят, господин обер-прокурор, то у меня будет ещё один свидетель.

— И кто же это? — спросил граф.

— То моя жена Элеонора Августа фон Эшбахт, урождённая фон Мален, она во всём раскаялась и всё мне рассказала, и вам, если надо, всё повторит про отравителя Шоуберга.

— Может, и придётся допросить этих женщин, — произнёс граф Вильбург. — И если…

Но тут герцог так на него взглянул, что граф осёкся, сразу замолчал. По взгляду Его Высочества кавалер понял, что никто и никогда не будет допрашивать никого из дома Маленов. Не то что Элеонору Августу, дочь графа, но даже госпожу Ланге, раз она выросла при этом доме. Кавалер вздохнул, он понял, что этот вопрос закрыт, и больше тревожить его уже никогда не будет.

Но ничего ещё не кончилось, Волков видел, что герцога придется убеждать и убеждать, что Его Высочество ещё смотрит на него нехорошо, как человек, чьё самолюбие уязвлено не на шутку. Курфюрст видит в нём дерзкого вассала, что осмеливался высокомерно вставать с оружием против людей герцога. И этой своей заносчивостью

и дерзостью генерал, пренебрегая вассальной присягой, наносил немалый ущерб репутации Его Высочества. И этого, конечно, курфюрст просто так не спустит. Не сможет он вот так взять и забыть наглость вассала, который столько времени и слушать не хотел грозные окрики из Вильбурга. Так что этот суд продолжался, и до победы Волкову было весьма далеко. Ему нужно было ждать, придерживая свои немногие козыри. Поэтому он молча стоял пред очами своего сеньора и дожидался, пока ещё один незнакомый человек герцога не спросит его: