Мария Токарева - Голод Рехи

— Рехи! Ты сгоришь! Линии сожгут твое тело! — кричал где-то в отдалении Сумеречный Эльф.

— Значит, сгорю, — угрюмо и отрывисто ответил Рехи, оборачиваясь и вновь забывая обо всем, кроме мира линий. Никакие слова или действия уже не изменили бы его решения.

Сначала он вновь блуждал по лесу белых линий, а вокруг плескалась темнота. Он странствовал среди забытых имен и вышел на поляну, но сейчас в центре стоял не младенец, а застывший старый адмирал. Он держал Натта на руках, да так крепко, что Рехи испугался.

— Старик, отдай мне его, а?

— Не уберег ты его раньше. Убережешь ли потом? — сурово поинтересовался адмирал, плотнее прижимая праправнука к себе.

— Уберегу, старик! Уберегу! Я целый мир для него построю! Слово даю и тебе, и белым линиям!

Глубокие морщины на высоком лбу разгладились. Адмирал посмотрел на молчаливо застывшего Натта, ласково погладил его по голове и передал замершему Рехи.

— Хорошо. Значит, уговор, — пробормотал в усы старик. — Ты пойдешь с нами.

— Пойду. А он пусть идет к живым.

Рехи крепко прижал к себе сына. Обоих соткали линии, оба шли сквозь незримый мир. Натт прильнул к отцу, Рехи возвращался через сияющий лес, который все редел и расступался, пока не открыл вид на пустыню.

— Папа, останься! — тонко протянул Натт.

— Не могу, малыш. Не могу, потому что не уберег тебя, — ответил Рехи, целуя сына. — Но я вернусь. Обязательно вернусь!

Он шел по улицам Надежды, деревня едва просыпалась, в загонах ревели ящеры, жители выходили по делам. Никто не замечал двух странников белых линий, никто не видел, как летят сквозь звездный свет и шепот молчания незримые отблески первых солнечных лучей…

Вскоре они добрались до башни без колокола, где на втором ярусе сидела она — скорбящая мать, возлюбленная Лойэ. Рехи поднялся наверх, без усилия, без прыжка — воспарил.

— Вот и все, малыш, пришла пора прощаться, — тихо сказал Рехи, но собственный мирный голос пронзил больнее каленого меча. Он положил Натта на шкуру рядом с матерью и на прощание погладил по голове. В тот миг их миры разделились, белые линии приняли жертву.

— Папа, вернись! — заплакал Натт, и Лойэ пробудилась.

— Натт! — воскликнула она, открывая глаза, и прижала к себе сына, покрывая его жаркими поцелуями. — Рехи? Рехи, ты здесь?

Она встрепенулась и выбежала на улицу, не отпуская Натта. Она простила! Она искала, но Рехи уже уносил ветер к Разрушенной Цитадели. Он дал клятву белыми линиями и не желал, чтобы Натт вырос в гибнущем мире. Нельзя любить ближних без любви к миру, нельзя любить мир без любви к ближним. Безмерная радость смешивалась с грустью расставания.

Деревня растворялась в утреннем тумане, но неизменно отчетливыми оставались голоса и лица Лойэ и Натта. Они навечно поселились в сердце, даже если не осталось оболочки, этой скорлупы. Для неумирающей памяти нет преград и запретов.

«Как бы я хотел сейчас вернуться к вам!» — подумал Рехи, но вновь решительно схватился за линии, уничтожая остатки своего тела. Оно превратилось в полупрозрачный фантом, призрак пустоши. Он — настоящая воля пустыни, ее хранитель и ее верный Страж. Пустыня тоже однажды может расцвести. Убрать бы то, что отравляло ее, превращая в обитель бесконечных мучений, вырезать бы и вылечить то, что натворили в своей долгой войне два обезумивших Стража. Их вело равнодушие, они мерили жизни миллионами и миллиардами. А Рехи ныне видел каждого в отдельности: вот Лойэ с Наттом, вот Ларт и Санара, вот Инде. А вот двое детей, которые случайно встретились ему в день возвращения — человеческая девочка и эльфийский мальчик. Они, как оправдание их изъязвленного мира, весело играли вместе. И не существовало больше меж ними вражды.

«Эльфы оживут! Обязательно! Мы вернем все! Все линии мира станут белыми!» — обещал миру Рехи и вновь привлекал к себе сияющие хлысты, которые пронзали его и впивались в кожу. Кожу ли? Остался ли он еще? Стрела летела, лук растворился. Он устремлялся в сотни уголков мира.

— Вот и Великий Разлом, — провозгласил Сумеречный Эльф.

— Так вот что лежало за Цитаделью, — кивнул Рехи. Под ними распростерлась пропасть. Такой огромной он еще не встречал, в ее недрах текла лава, потоки огня долетали до самой поверхности. Но Рехи больше не опасался, белые линии жгли куда сильнее, когда он стягивал края пропасти вместе с Сумеречным.

— Вот и все.

— Остались вулканы.

— Хорошо! Мы все исправим! Все починим! Ради Натта, ради мира! — твердил упрямо Рехи. И он летел вместе с Сумеречным и Митрием по всему миру так же, как когда-то носились в поединке Двенадцатый и падший жрец. Но после них оставались лишь разрушения, а новые вестники умаляли боль земли, врачевали ее гниющие раны. И пустошь благодарила их, затихая и успокаиваясь. Все виделось, как во сне, но ощущалось более чем реальным. Рехи терзался от боли, когда сгорало тело, но и мучения прекратились, больше белые линии не жгли пальцы, не выворачивали душу. Теперь он свободно договаривался с ними, не повелевал, но просил исправить, починить и вылечить.