Ксюша Ангел - Я - хищная. Ваниль и карамель

Наверное, моя улыбка тоже вышла нервной, а голос дрогнул, когда я ответила:

— Я и не собираюсь.

Герой одного фильма сказал, что иногда вся жизнь сводится к одному безумному поступку. Иначе, чем безумством, мой план назвать было сложно.

Похолодало основательно, и буро-зеленая трава у забора покрылась белым налетом инея. Небо нависло сизыми животами туч, предсказывая скорый снег. Зима дышала в затылок и заставляла кутаться в тонкую куртку.

Дэн ковырял носком кроссовка ошметки мерзлой земли на обочине.

— И что теперь? — глухо спросил он.

— Я войду, а ты жди. И постарайся не опоздать. Когда Крег умрет от яда, нужно, чтобы ты перенес меня домой. Эрик наверняка вернется до того времени…

— Шаткий план.

— Знаю. Но другого у меня нет.

— Барт верит в тебя, — мрачно повторил он фразу, которую впервые сказал несколько лет назад. В глаза не смотрел: то ли не одобрял задуманное, то ли жалел меня.

— Никто из сольвейгов больше не пострадает. Во всяком случае, от рук Крега.

Он мазнул по мне серьезным взглядом и кивнул.

— Иди, Полина.

Я шагнула к калитке, но, прикоснувшись к холодному металлу, обернулась.

— Если вдруг не вернусь… передай Барту и Люсии, что я благодарна. За все.

— Сама скажешь, — улыбнулся он, но как-то грустно. Обреченно.

А потом я ступила на священную землю.

Страшно не было. Озноб только охватил, но скорее всего от холода. Отчего же еще?

Унылая постройка маячила впереди. Выгоревшая черепица, покосившаяся дверь, облупленные стены — Влад явно переборщил с маскировкой.

Место это и сам дом были мне близки. Словно сосуд, наполненный воспоминаниями: сомнениями, радостью, болью. Оттого злость на Крега росла в геометрической прогрессии. Наверное, именно это и добавляло мне решимости, заставляло делать каждый следующий шаг. Прохудившаяся дверь всхлипнула в ответ на толчок, заскрипела и впустила меня в святая святых.

Он стоял ко мне спиной в окружении сотни свечей. Несуразный, нелепый блондин в изорванном алом свитере. Волосы выбились из небрежно завязанного хвоста и топорщились в разные стороны опаленными прядями.

Воздух пропитался запахами полыни и ладана. Мои ладони горели, готовые к удару.

— Всегда мечтал тут побывать, — обыденным голосом сказал Крег, когда я вошла. Оборачиваться не стал — трогал пальцем текущую воском свечу на стене. — Ира всегда восторженно отзывалась об этом месте.

— Святотатство, — саркастично ответила я. — Боги не простят.

— Ты грешишь вместе со мной, девочка-сольвейг. — Он обернулся, и на лице мелькнула безумная улыбка. — Но не переживай, боги примут мою жертву.

В руке его блеснул нож.

— Готова стать частью величия?

— Пожалуй, повременю.

— Ты же понимаешь, что все равно…

Я подняла руки и ударила. Крега отшвырнуло назад, впечатало в стену, он сшиб ту самую свечу, которую недавно ласкали пальцы, и еще с дюжину других. Нож отлетел в сторону и лязгнул, ударившись о шершавую поверхность ритуального камня атли.

Крег приказал мне прийти, но защищаться не запрещал. А, как известно, лучшая защита — нападение.

Сощурившись, я ударила снова. Понимала, что нельзя останавливаться — промедление будет стоит жизни. И я била, подстегиваемая яростью, вспоминая скромную улыбку Наташи и резкий, грубоватый голос Томы. Ночь, когда Ира уснула в слезах. Эрика, застывшего в вязкой ловушке. И свой собственный страх, который рождал больше всего злости.

Крег прикрыл руками голову и забился в угол.

Я бы, наверное, так и била бы до истощения, если бы не яд. И если бы не кен Альрика, которым Крег умело пользовался.

Ослабела я резко. По рукам пошла дрожь, пальцы скрючились, а кен из ладоней перестал литься. Жила вспыхнула болью, и меня согнуло пополам, а через несколько мгновений резкий удар по голове швырнул на пол, в центр комнаты.

В ушах шумело, и шаги Крега, которыми он мерил комнату, множились в голове эхом и мешали сосредоточиться.

— Мерзавка! — выдавил он со злостью и пнул меня ногой в живот. Жила натянулась, сжалась в комок, и я невольно застонала. — Хочешь по-плохому?

Меня никогда не били раньше. Удары сыпались, казалось, со всех сторон и не обходили вниманием ни одну часть моего тела. Два раза носок его туфли заехал мне в висок. Хотелось закрыться и отползти в сторону, прячась от череды ударов и пинков. Обида драла горло, глаза горели от подступивших слез. Слабость накатывала волнами, жила ныла от действия яда — он растекался по венам, впитывался в клетки, дурманил голову.