Кэтрин Мур - Черные боги, красные сны

Руки соскользнули с его предплечья, и девушка исчезла. Смит прислонился спиной к стене, вытащил бластер и удостоверился, что тот легко снимается с предохранителя.

Оттуда, где он стоял, Смит мог видеть просторный зал с куполообразным потолком. Странный жидкий полусвет не позволял разглядеть помещение целиком. На полу поблескивал мрамор, черный, как гладь подземного озера. Шли минуты, и Смит понял, что в пещере, скрытой от него завесой сумрака, что-то происходит. Слышались осторожные шаги, глухое бормотание, какие-то силуэты сновали в отдалении. Новы занимали свои места перед службой. Ему удалось разглядеть их сквозь полумрак — они стояли на другом краю зала все вместе, огромной черной толпой.

Потом послышалось пение, низкое, звучное, оно раздавалось ниоткуда и отовсюду, становилось все громче, наполняло пещеру гулким монотонным эхом. Были и другие звуки, оставшиеся загадкой для Смита,— непонятное гудение и посвистывание, похожее на то, которым Ниуса отдала приказ Дольфу, только гораздо торжественнее, мощнее, звучнее. Смит чувствовал, как религиозный экстаз новов сгущается в пещере, заполняет ее до самого купола,— неистовство адептов неведомого культа, рвение слуг безымянного бога. Он ждал, сжимая в руке бластер.

Постепенно, почти незаметно для глаза, середина высокого свода начала светиться. Тусклое свечение набирало силу и глубину, и вот уже словно паутина затвердевшего света соединила потолок пещеры с мрачно поблескивающим полом. Отразившись от полированного мрамора, лучи устремлялись обратно вверх уже рассеянными и туманными. Зрелище было таким удивительным и чарующе прекрасным, что Смит невольно затаил дыхание, не в силах отвести глаз. А потом паутинные нити света налились цветом — потусторонней туманной зеленцой, как свет того фонаря, с которым нов разыскивал Ниусу на прибрежных улицах. Памятуя о ее словах, Смит не удивился, когда там, где струящиеся потоки света падали гуще всего стал проступать силуэт — полупрозрачная девичья фигурка, стройная, прекрасная и призрачная.

Медленно, плавно, подняла она невесомые руки, встала на цыпочки, грациозно поплыла по полной сумрака пещере, под водопадом мертвенно-зеленых лучей. Свет замерцал, и танец начался. Затаив дыхание, забыв о бластере в руке, Смит подался вперед, не в силах отвести от нее глаз. Позже он сомневался, не привиделось ли ему все это, так прекрасен был ее танец.

Льющийся с потолка свет окрашивал ее прекрасную, хрупкую, словно сотканную из тумана фигурку в изысканнейшие оттенки лилового, синего, льдисто-серебряного, и в то же время она оставалась полупрозрачной, подобной лунному камню. Сейчас, став доступной взгляду, Ниуса даже больше походило на плод фантазии, чем прежде, когда Смит мог лишь пытаться вообразить ее. Если осязание позволило ему ощутить ее гибки и стройный стан, то зрению она предстала лишь призраков просвечивающим, ускользающим, как сон, силуэтом, беззвучно танцующим в бледном свете.

Танцуя, она творила волшебство, и оно волнами расходилось по пещере от изгибов ее тела. Ни один человек, в чьи жилах течет лишь людская кровь, не смог бы двигаться стол замысловато, вплетая в танец тайные знаки, намеки, символы. Под струями зеленого огня она, едва касаясь пола, парила на собственным отражением в зеркально-гладком мраморе, словно прелестный призрак в лунном свете.

Смиту пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы отвести взгляд от этого полупрозрачного создания, танцующего в паре с зеркальным двойником. Он оглядел пещеру, пытаясь увидеть, кто поет,— и зеленоватое мерцание позволило ему это. Их было много, куда больше, чем он мог себе представить. Новы заполняли пещеру, они стояли вокруг площадки, где танцевала Ниуса, и неотрывно смотрели на девушку. Видно было плохо, но Смит сумел разглядеть достаточно, чтобы порадоваться тому, что тьма скрыла подробности. «Новы тоже не вполне люди...» — вспомнил он слова Ниусы. Даже в сумрак и неверном зеленоватом мерцании пещеры в этом не возникало сомнения. На самом деле Смит все понял еще в переулке, когда увидел лицо преследователя,— понял, но не осознал.

Все они были тучные, бесформенные, закутанные в черные хламиды, а лица их белели в темноте, как жирные черви. И еще что-то с этими лицами было не так: черты казались расплывчатыми, изменчивыми, словно не были определены природой раз и навсегда, как у людей. Смит не стал вглядываться из боязни, что загадка этой противоестественной текучести, этой желеобразной аморфности откроется ему.