Артем Савин - Цитадель души моей (СИ)

- Отомстить хочешь?

Гез задумчиво покачал головой.

- Нет. Сначала - хотел. Мечтал, как стану егерем и буду резать этих тварей. А сейчас я просто понимаю, что людям с бестиями на одной земле не ужиться. Ведь правда, что бестий когда-то не было?

Я кивнул.

- Вот! Значит, это наша земля. Наш мир. А бестии - пусть катятся обратно в свой. Здесь - занято.

Ну ладно, похоже, всё не так уж плохо. Может, еще и выйдет из него толк.

- Оружием владеешь?

- Я охотник, - ответил Гез, - промысловик.

Я так и думал. Манеры больно характерные. Охотник - это хорошо. С бестиями им дела иметь обычно не приходится - только самоубийца на незачищенных землях охотиться станет. Но лес - это лес. Там и кроме бестий много всякого-разного попадается.

- Артель?

- Одиночка. Я в охотники пошёл, не чтоб денег заработать, а чтоб егерем потом стать.

Совсем хорошо. Будь моя воля, я б всех наших школяров поначалу лет на пять охотниками куда-нибудь пристраивал. Пусть-ка поучатся ступать так, чтобы ни одна веточка, ни один лист высохший под ногой не шоркнули. Привыкнут сидеть, не шевелясь и почти не дыша, в засидке, часов по нескольку, дичь скрадывая. Научатся ветер определять, шум лесной различать - как кто кричит и по какому поводу. Много больше школяров ветеранами б тогда становились, а не гибли в первые же чистки из-за какой-нибудь глупости. Да только я и сам понимаю, что не можем мы себе такой роскоши позволить - куда-то школяров учиться отправлять. Людей мало, а времени и вовсе нет. Приди к нам хромой-одноглазый какой - и такому место сыщем. И учёба у нас обычно сразу в деле идёт. Выжил - значит, научился.

- Ясненько, - я улыбнулся обоим моим школярам, - а теперь слушай меня оба. Найдете казармы второй кохорсы, спросите Хромого Эда, он у нас каптенармусом. На то, как он одет и как выглядит - не смотрите, он лейтенант, обращайтесь к нему с уважением. Скажете, чтобы довольствие назначили и место выделили. Вам два часа на обустройство, как закончите, найдёте меня. Я либо в штабной палатке, либо в казарме. Всё ясно?

- Да! - хором гаркнули школяры, после чего Феларгир лихо развернулся и четким строевым шагом утопал прочь. Я загляделся на это представление, и даже не сразу заметил, что Гез никуда не пошёл.

- Вопросы?

- Нет... то есть, да. Бернт, скажи, ты же был у нас? Село Сакман, к югу от Арелта. Девять лет назад?

Вот теперь я вспомнил.

* * *

Влажный белесый дым лениво струился над бесформенными грудами головешек, заливая окрестности слоем серого полупрозрачного тумана. Скрипели под ногами угольки, что-то негромко хлопало, чавкало, потрескивало и капало. Тошнотворно сладко пахло горелым мясом; где-то неподалеку негромко, но очень жалобно, мяукал котёнок.

Ковырявший подозрительно выглядящую кучу громадный - чуть не с гуся размером - ворон прервал свое занятие, оглядел нас презрительным взором, и, с явной неохотой, взлетел. Выкрикнутое нам в лицо хриплое "Кар-р-р" прозвучало, как проклятие.

- Что же это? - недоумённым голосом спросил Дин (просто Дин - он у нас всего третий день и еще никакой клички не успел получить).

- Что же это такое? - повторил Дин тем же голосом, и я, в общем-то, его понимал. Мне и самому очень хотелось задать тот же вопрос. Правда, не знаю кому. Небу? Тому, кто за небом? Вот только боюсь я, что если там кто-то и есть, то он меня не услышит. Ибо он давно уже глух на оба уха и слеп на оба глаза.

Мы стоим в том месте, где деревенские улицы сходились в площадь. Тогда, когда они еще были улицами. Здесь в базарный день тороватые сельчане выставляли свои нехитрые товары, а в праздники устраивались всякие развлечения: гуляния, танцы и драки. В остальные дни такие площади обычно пусты, но сегодня там что-то есть. На этом "чем-то" сидит воронье и деловито набивает желудки.

- Что же это такое? - опять спрашивает Дин, а Гай-Ворчун (наш лейтенант) медленно оборачивается и обводит нас - свой сквад - взглядом, от которого мне становится очень тоскливо и тревожно. Я видел Гая в ярости, я видел его в печали, мне даже случалось видеть его испуганным. Ничего этого сейчас в его взгляде нет, он кажется совершенно спокойным и даже безмятежным. Вот только глазами его сейчас смотрит сама Смерть.

- Это вольпы, - говорит он негромко, - молитесь, кто умеет.

И отворачивается обратно. Воронье, словно только этих слов и ожидало, вдруг срывается и, громко каркая и хлопая крыльями, разлетается. И теперь уже ничто, к сожалению, не мешает разглядеть их необычные насесты. Трупы. Детские. Числом двенадцать, насажены на колья. Все раздеты догола, у некоторых не хватает рук или ног. Над ними уже порядком потрудилось воронье, совершенно изуродовав черты их лиц, но одну деталь вороны "стереть" не успели: нарисованные углем широкие - от уха до уха - улыбки.