Ника Фрозен - Сказки Старого Фонаря

Твоя дорога давно стала бесконечной, сотни лет бродишь ты по миру, уставший и неприкаянный; люди не видят твоей истинной сути, не видят, что ветер дороги выбелил до кости твое лицо и выстудил морозом глаза, оставив тебе лишь холодные мертвые дыры. Для них ты лишь неприметный серый господин, появляющийся из ниоткуда и исчезающий в никуда, и никто не ждет тебя.

Ты забыл свое имя и забыл о том, как играть на лютне, ты не помнишь своих песен и дорог, по которым ходил твой конь, уставшее животное, что мечтает о покое ничуть не меньше тебя. И лишь порой ветер, этот древний и вечный шутник, играясь с пылью около копыт коня будто бы доносит откуда-то издалека, словно из другой жизни, той, где ты умел смеяться и радоваться: "Проклят… Будь ты проклят!"

Жил у нас в Городе парень один.

Ну то есть не то чтобы в Городе, все больше по окрестным лесам бродил, в Город только за снедью наведывался. Нелюдимый был человек, даже имени его никто не помнил, все Филином отчего-то кликали, а ему, кажется, все равно было, отзывался.

Откуда он пришел, тоже никто не знал. Просто однажды появился в базарный день на площади, да с тех пор так и повелось – пару раз в месяц обязательно придет. Продуктов там купить, аль одежду какую.

Случалось, матери им непослушных детей пугали, уж больно странно выглядел – волосы до пояса, в тугой хвост перевязаны, одежда из шкур разноцветных пошита, ожерелья-бусинки, обереги, из костей точеные, на шее висят, позвякивают, глаза черные, бархатные, а не старые, смотрят весело; одно слово – шаман. Но он не злой был. Матерям, конечно, иногда и подыгрывал – плачет какое-нибудь дите, ногами топает, а тут Филин мимо по своим делам идет, поглядит сурово – и ребенок замолкает, а мать пальчком грозится – не будешь, мол, слушаться, Филину в помощники отдам, в лесу потом капризничать будешь.

Домишко его в лесу стоял. И при всей его нелюдимости, дорожку туда каждый ведал – как случится хворь какая, сразу к Филину идут, рассказывают. А Филин слушает, внимательно, не перебивая, или спросит что-нибудь, если непонятно ему, что с человеком стало, да и вынесет травки какой аль настойки – глядишь, поднялся человек, снова по Городу ходит, людей радует.

Иногда, конечно, находились любопытные. Сидит, бывало, Филин после базару в чайной, жилетку свою меховую сняв, из огромной кружки чай в блюдце наливает да пьет, а к нему наши, городские, подсаживаются, о делах интересуются, разговоры заводят. Все больше молодежь – он ведь и тридцати десятков не разменял, Филин-то.

Ну а он что? Отвечает, что-то себе под нос односложно буркает – ни понять, ни разобрать. Они и отстанут.

Стариков, правда, тоже не привечал. Да они и сами не лезли – не хочет человек разговаривать – его дело.

Один раз дочка хозяйки чайной, Мария, увидела Филина – и пропала. С той поры полюбила она за стойкой стоять, все ждала, когда Филин в Городе появится, да чай придет под вечер пить.

А Филин ее и не замечает. Знай себе чай в блюдце наливает, да пьет, а после в лес уходит.

Уж она и так, и этак, и разговоры заводить пробовала, ничего не помогает. Вроде и на нее глядит шаман, а вроде как и сквозь нее.

Однажды вечером сидела Мария в гостиной да думала, когда это Филин снова в Городе появится. И невеселые у нее мысли были – по всему выходило, что только-только он приходил, с неделю назад, а значит, еще две недели точно не покажется. Грустно стало девушке, и уже собралась она уходить к себе в комнату, как в гостиную зашел Петр, ее брат, молодой человек лет двадцати.

– Что-то ты, сестренка, невеселая в последнее время, – сказал он шутя, – неужто тоскуешь по кому?

Хотела Мария ответить ему в шутливом тоне, да не сумела. И без того грустно было, а тут еще развеселый братец подтрунивает.

Хотя знала она, что он не со зла. Уж больно любил Петр свою младшую сестричку, и спрашивал скорее из-за того, что переживал за нее, а не от желания посмеяться над неизвестным горем.

Не выдержала девушка, да и рассказала все. Как полюбились ей черные колдовские глаза, как с нетерпением ждет она, когда в дверном проеме покажется необычная для Города фигура в меховых одеждах.

И когда в следующий раз пришел Филин в Город и, по своему обыкновению, вечером посетил чайную, Петр подсел к нему за столик и начал расспрашивать.

– Филин, а Филин… Ты же меня не старше, почему ты все время один?

Поднял Филин на него глаза, да и ответил:

-А кто тебе сказал, что я один? Не одинок я, есть у меня подруга. Красивая она у меня, глаза у нее огромные, карие, в таких утонуть можно; руки тонкие, изящные, но сильные – кто в них попадет, обратно уже не вырвется, волосы ее, как шелк, моих в два раза длиннее, цвета ночи, а на фигурку ее не то что человек – зверь лесной любуется. Сделал я ей намедни ожерелье из волчих зубов, бирюзовыми камушками перенизал, уж она радовалась, смеялась звонко. Только вот тебе ее видеть нельзя, Хотя время придет, встретитесь.