Ника Фрозен - Сказки Старого Фонаря

Открыли сразу же. На пороге стоял юноша, немного старше его самого.

– Кто вы?

Эрик не знал, что ответить на этот вопрос, и поэтому на одном дыхании вымолвил:

-Я просто услышал, что здесь кому-то плохо. Может, я смогу помочь?

-Чем? – грустно ответил юноша и поднял на него взгляд, полный отчаяния, – чем ты можешь мне помочь, если мой отец умирает, и я ничего, ничего не могу поделать? Ни один врач не может вылечить его, ни один священник, ни одна ведьма не берется прогнать недуг, а ведь если его не станет, я останусь совсем один в целом свете.

Юноша посторонился, чтобы Эрик мог войти. Он оказался в богатом доме, поднялся вслед за юношей по лестнице и увидел не старого еще мужчину, который без сознания лежал на постели и прерывисто дышал.

– Ты уже звал докторов из Университета? – спросил Эрик.

– Звал в первую очередь. От этой болезни нет лекарства.

Эрик почувствовал себя неловко. Думал, что у него все так плохо, а ведь есть люди, которым в разы хуже, нежели ему.

И вдруг его озарило. Он выбежал на улицу, едва успев крикнуть юноше: "Не закрывай дверь!" и бегом побежал к себе в мансарду. Взлетев по лестнице, он схватил шляпу с листом и побежал обратно.

Озадаченный юноша все еще стоял возле двери, когда Эрик влетел обратно и со словами: "На, это тебе, оно исполнит любое твое желание" протянул ему шляпу. В шляпе юноша увидел странный лист, слишком яркий и слишком большой.

– Ты надо мной смеешься? – его глаза сузились в щелку, – очень здорово насмехаться над чужим горем.

– Да нет же,– запыхавшийся Эрик едва мог связно говорить, – просто мне сегодня повезло. Кто-то свыше услышал, как я говорил сам с собой и решил сделать мне подарок – лист, исполняющий желания. У меня много забот и даже бед, но все они ничто по сравнению с твоим горем. Возьми его и спасай отца.

– Ты хочешь отдать меня? – раздался в комнате чей-то удивленный голос, больше похожий на шелест, – но ведь второго шанса не будет и твоё собственное желание никогда не исполнится.

– Это лист, – пояснил Эрик удивленному юноше,– он тоже умеет разговаривать. И я действительно хочу отдать его тебе.

Юноша взял лист и выдохнул:

-Я хочу, чтобы мой отец был здоров и прожил еще долгие годы.

Комната на несколько минут наполнилась запахами и звуками осеннего леса, потом все стихло, лист рассыпался в пыль – и человек на постели задышал ровно и спокойно.

Они сидели вдвоем на крыше около окна в мансарду Эрика.

Чай особенно вкусен, если пить его на рассвете, с другом, глядя на то, как тают в предрассветной дымке звезды.

А как же учеба и прочее, спросите вы? Я могу вам сказать, что Эрик успешно доучился и стал одним из лучших врачей, которых я когда-либо знал, но это уже совсем другая история.

На дорогах всегда есть ветер.

Не на городских дорогах и не на тропах ухоженного парка, нет. Ветер, по-настоящему свободный и резкий, приходит только на затерянные тракты, чтобы окутывать одиноких путников и кружить под ногами листья.

Летом ветер кажется теплее, но порой, когда тень твоя слегка удлинится и будто бы приветственно невзначай качнет черной головой, ты почувствуешь, что даже теплый ветер может обдать холодом. Вьется под ногами дорога, мерно стучат копыта коня, позади остается гостеприимный город. Пыль оседает на твоих плечах и шумит в лесу кронами деревьев ветер, вольный ветер вольной дороги.

Зачем ты оставил город? Ведь там было все, что нужно для счастья – и роскошные магазины, и уютные кофейни, и мостовые, освещенные витыми фонарями. По бульварам сейчас ходят люди и важно кланяются друг другу господа, снимая шляпы.

Зачем же ты снова покинул город и ушел по одной дороге с ветром?

Цок-цок-цок, неспешно бредет твой конь, и ты не торопишь его. Серенькое небо над головой, серенькая дорога под ногами, серый и равнодушный ветер в кронах.

Петушиное перо на шляпе качается равномерно, вздрагивая, когда ты поворачиваешь голову, порядком поизносившийся сюртук висит, будучи велик в плечах, ветер играет с твоими седыми волосами, путая их и завязывая в узелки, руки, сжимающие поводья, давно рассыпались в прах, и кости твои ярким пятном белеют на фоне серой дороги; мне не ясно, улыбаешься ли ты сейчас, потому что твое лицо – лишь костяная маска скелета, который, как известно, всегда скалится в равнодушной и чуть циничной усмешке.

Но для всех ты – незаметный господин, серый господин серой наружности, незаметный среди сотен таких же господ переходящий из города в город день за днем, нигде не задерживающийся подолгу. Порой ты водишь знакомство с кем-то, тебя видели даже в обществе господина губернатора одного из важных торговых городов, но что-то вновь гонит тебя на тракты, и ты бредешь вперед, оставляя на дороге следы подков, которые завтра по утру сотрутся, и никто не узнает, куда же привела тебя дорога на этот раз.