Андрей Рейман - Тени над Эрдеросом. Рука со шрамом (СИ)

Кейн плюхнулся на соломенный лежак своей камеры, и только в этот момент понял, как вымотался. Мгновенно все конечности налились свинцом, веки сами собой начали склеиваться. Но не успел стихнуть отзвук лязгающих замков, как дверь в темницу снова была потревожена. Двое городских стражников в синей форме, с яйцевидными шлемами тащили обмякшее тело с мешком на голове. Кейн приоткрыл фиолетовый глаз и заметил, что тело с мешком на голове имеет мохнатый хвост. Сон мгновенно как рукой сняло.

Стражники открыли пустующую камеру напротив Кейна и швырнули тело внутрь, предвартельно сняв с головы мешок. Кейн узнал Юрки. Тот лежал, не подавая принаков жизни, и Кейн смачно выругался. Стражники громко хлопнули железной дверью и залязгали замком.

Вдруг, в темном углу темницы, в крайней камере напротив Кейна раздались шорохи. Кейн любопытства ради придвинулся к решетке посмотреть. В крайней камере на другом конце каземата через щель в решетке просунулась маленькая, но лохматая голова. Увидев, что на него смотрят, узник расплылся в широкой улыбке, демонстриря отсутствие половины зубов.

- О, компания! - воскликнул он и засмеялся, - Уж три дня тут ни души, окромя мышей. Я чуть со скуки не помре! Я Кампо, а тебя как звать?

- Кейном, - ответил горбун.

- Кейн? - зашевелил бровями Кампо. - Погоди-ка, я тебя знаю, ты гробовщик кладбищенский, - Кейн кивнул. - Как же тебя сюда угораздило-то? За что же ж?

- Подружился не с теми, - сухо ответил Кейн. - А ты что напорол?

- Я-то? Да бродяга я, вот и угодил сюды. Хотя, честно если - вор я. Жрать нече, вот и спер. Посадили на месяц. Отсидел, вышел. Опять жрать нече, опять упер - посадили опять. На полгода топереча. За редедив. Через три седьмицы выйду.

- И опять красть? - хмыкнул Кейн. - Не пробовал ремеслом заняться?

- Не, ремесло - это не мое. Я пыталси, так что знаю. И сапожником быть пробовал, и плотником, и кожевником, и много кем еще. Только кривые у меня руки. Ни чертика не вышло. Все мастера меня взашей выгоняли. Вот так и бродягой стал. Потом тута очутилси. И знашь, в целом я доволен. Кормить - кормют, поить - поют, парашу меняют. Чего-то дельного не требуют. Зимой - снег чистию, летом - травку вокруг казарм щипаю. Истекет срок - и да, опять красть. А как же иначе ж? Как-то жить, да надо ж. Кому как. Кто за лошадьми убират, кто гробы сколачиват, а я вот эдак. Украл, поел - в тюрьму. Украл, поел - в тюрьму.

- Сомнительная романтика, - покачал головой Кейн. - А ты не боишься, что тебя на третий раз так не пожалеют? Башку отрубят, и дело с концом.

- Нет. Вот эдак точно не будет. Граф указал, чтоб убивство ток за убивство полагалоси. За присвоение чужого - лишение собственного. Кому нече отдать - плотют свободой. Так-то. Посему мне ничего не грозит, покуда граф жив, доброго ему здоровица.

- К несчастью, его светлейшество недавно приставился, - сказал Кейн. - Так что не знаю, стоит ли в третий раз испытывать судьбу. Я бы не стал.

- Ты не шуткуешь, друг? - побледнел Кампо. Кейн отрицательно помотал головой. - Ой, плохо. Плохо. Плохо - плохо. Знаешь, что-то мне нехорошо стало, я пожалуй, полежу. - Кампо вытащил свою голову из решетки и скрылся из виду, ничем больше не выдавая своего присутствия, лишь изредка шмыгая носом.

Прошло какое-то время, и морферим зашевелился. Юрки сипло засопел, поднялся на четвереньки и привалился к стене, болезненно схватившись за левую ногу. Ему неплохо досталось от стражников. Один глаз заплыл, сломанное ухо обвисло тряпкой, а раненная нога оставляла на полу кровавые полосы. Увидев Кейна, Юрки нисколько не удивился.

- Ты здесь, - констатировал он. - Значит, мы потерпели поражение.

- Сплюнь, лохматый, - парировал Кейн. - Я сделал то, зачем пришел. Но как тебя угораздило им попасться?

- Черные двуноги неплохо стреляют, - судорожно схватился Юрки за раненную ногу. Арбалетный болт попал в бедро и только чудом не задел кость. Юрки оторвал кусок от своей штанины и стянул рану давящей повязкой. - Они подстрелили меня на крыше. Я свалился со второго яруса, и как раз подоспели эти. Синие. Накинули сеть, протащили несколько улиц по земле, затем накинулись с дубинами и бить стали. Потом по голове стукнули, и я уснул. Проснулся здесь. И знаешь, что было больнее всего? Никогда не видел, чтобы кто-то веселился так, как те воины, которые побивали меня дубинами. Я краем глаза успел заметить, сколько радости было на их мордах. Они бы с удовольствием забили меня до смерти, если бы черные не осадили их. Теперь я понял, почему мой народ ненавидит лысых двуногов. Отец с сестрой всю жизнь твердили, что мы на вас наговариваем. Что не так страшен леший, как его рисуют. Но я здесь видел гораздо больше, чем слышал там. Люди - худшие из тварей, что бродят по земле. Их тлетворное влияние разлагает все, к чему они приближаются. Пока лысошкуры не появились в Яаскелайнен, все было славно. Мой народ любил друг друга, хранил заветы, чтил предков. А как в наше селение привели людей - все то незыблемое, что веками двигало мой народ вперед, было опорочено и растоптано. Мой брат пытался выжить меня и убил моих родителей. И такое же мерзкое отношение я вижу здесь каждодневно. Даже не к тем, кто не люди, об этом я молчу. Даже друг друга они готовы мучить и убивать потехи ради. Не будь я обязан Йорву жизнью - лапы моей бы здесь не было.