Кэрол Берг - Разоблачение

К восходу луны я собрался с мыслями и направился к дому моего учителя, чтобы рассказать о странном приключении. Катрин жила в доме, построенном ее дедом, когда он был еще совсем молодым и самым сильным Смотрителем в Эззарии. Он поставил дом на вершине холма, но под деревьями, поскольку Ткачиха накладывала защитные заклинания именно на деревья, и ни один эззариец не мог представить себе незащищенного дома. С порога дома Катрин можно было смотреть вниз, на поднимающиеся среди леса крыши с вьющимися над ними дымками, а вечером огоньки домов мерцали в листве, как светящиеся рыбы под темной водой.

– Госпожа Катрин дома? – спросил я ученика, открывшего дверь. Глаза у него слипались от усталости, за его спиной виднелся письменный стол, заваленный книгами, свитками и кипами бумаг.

– Ее вызвали куда-то, – ответил юноша, зевая. – Я точно не знаю куда. Она сказала, что вернется до ночи. Прошу вас, входите.

– Спасибо, Хавел, но я не стану заходить, разве что… а Хоффид дома? – Муж Катрин, ученый, мой добрый друг.

– Его нет дома уже три недели.

– Уж не заболела ли его сестра? – Его хилая, капризная сестрица, жившая в соседней деревне, была единственной причиной, способной вытащить Хоффида из дому, с тех пор как мы вернулись в Эззарию.

– Нет, господин. Госпожа Катрин не говорит, куда он уехал, она не сказала даже госпоже Эннит, и госпожа Эннит не перестает утомлять нас всех расспросами.

Очень странно. Хоффид был самым неподходящим человеком в Эззарии для участия в каких-либо загадочных делах.

– А может быть, он прячется именно от Эннит? Как ты думаешь?

Юноша засмеялся:

– Очень может быть.

Гора книг за его спиной натолкнула меня на мысль. Я вошел, чтобы подождать Катрин, а заодно и просмотреть записи Галадона, касающиеся демонов. Хавела, кажется, смутило то, что я взялся за книги без явного разрешения Катрин, и он углубился в собственные занятия.

Я пролистал три толстые тетради в кожаных переплетах, вмещавшие в себя пятнадцать лет жизни Галадона Смотрителем. Но все записи, сделанные размашистым почерком моего учителя, оказались мне знакомы. Ничего о демонах, которые отличались бы от обычных. На полке лежали еще тетради, ведь Галадон был Смотрителем тридцать лет. Но вместо них я принялся за огромный фолиант, куда Катрин переписывала фрагменты Свитка рей-киррахов и Пророчества. Оригиналы находились у Исанны, они хранились в каменных цилиндрических футлярах, но Катрин делала весьма похожие списки, снабжая их копиями иллюстраций из оригинальных свитков.

Я читал около часа, заставляя себя вникать в тонко начертанные буквы, пытаясь погрузиться в древний язык, прежде чем перевести для себя текст в те слова, которые я помнил с юности. Вдруг мы пропустили какое-то слово или заменили его похожим, но не передающим точного смысла? Но я не обнаружил разницы. Рассказы о демонах, предупреждения о недопустимости испорченности, песни, обряды и еще цветистые слова предсказания о Воине с Двумя Душами – все было таким, каким я его помнил. Я в очередной раз огорчился малому количеству страниц. Всего двадцать, зажатые между прочными обложками. Недостаточно, чтобы определить жизненный путь для целого народа, не говоря уже обо всем мире.

Пока я водил пальцем по строкам старательно воссозданного на одном из полей описания крылатого воина, я вдруг ощутил в спине, у лопаток, знакомое жжение. Да, оно всегда здесь, под моими обычными чувствами. Но почему я чувствую его так ясно сейчас, если я обретаю крылатую форму только за Воротами? В записях никогда не упоминалось о превращении и, разумеется, ничего не объяснялось. Когда я в восемнадцать лет впервые обнаружил крылья, у нас были только изустные легенды о подобном и один-единственный рисунок.

Я сидел в уютной комнате Катрин, погруженный в свою печаль. Я закрыл глаза, замер и сосредоточился на ощущении, потихоньку дыша на него, как замерзающий человек дышит на готовый погаснуть огонь. Горло саднило. Голова кружилась, из глаз потекли слезы. Моя кровь пульсировала от бурлящей в ней мелидцы, но превращения не произошло. Оно не подвластно мне. В моем теле не загорелся огонь. В моем разуме не вспыхнул свет.

Я перестал удерживать дыхание, помотал головой и устыдился собственной жадности. Я только что мечтал извлечь пользу для себя одного из дара, предназначенного для борьбы со злом. Снова перевел взгляд на страницу, но лампа уже догорела, и я не мог сосредоточиться. Юный Хавел лежал щекой на своих записях, я тронул его за плечо, и он соскользнул со стула и свернулся клубком на полосатом коврике у холодного очага. Пришлось накрыть его одеялом, потом, сняв свои башмаки, я забрался с ногами в кресло в дальнем углу комнаты. И так сидел у открытого окна, вдыхая ночную свежесть, напоенную запахами мокрого клевера и мяты.