Джоэл Розенберг - Достойный наследник

«Он умер, Эллегон».

Дория неуверенно потянулась к ней – и Андреа заключила обманчиво-юную женщину в объятия.

Дракон взглянул туда, где сталь звенела о сталь и солнце взблескивало на клинках Джейсона и Тэннети. Джейсон парировал верхнюю атаку, остановил свой клинок в паре дюймов от груди Тэннети, отступил и, салютнув, снова принял боевую стойку.

Величественная голова неторопливо поворачивалась, озирая Томена Фурнаэля, Эйю Куллинан и, наконец, Брена Адахана.

Эллегон распрямил шею, повел головой, устремив на всех немигающий взгляд огромных, с тарелку, глаз.

«Андреа, пламя горит с каждым годом все ярче. Ты сказала – Карл умер?» – Эллегон распахнул крылья, прижался к гладким камням – и прянул ввысь. Пламя с ревом ввинтилось в прозрачную синеву небес.

«Милая, милая моя Андреа – это исключительно частное мнение».

Даже взгляд, что пронзает миры, могут застилать слезы. Артур Симпсон Дейтон сидел за письменным столом и рыдал, уронив голову на руки.

Откуда-то издали пришел шепот:

– Странно… Ты обращаешься с одними, как с пешками, а других любишь. Это восхитительно, и, хоть мне и привычен мир, где законы изменчивы и текучи, мне никогда не понять законов, по которым живешь ты, Арта Мирддин.

– Я позволил себе полюбить его, Титания… Полюбить их всех.

Мягчеешь ты, человече. Слабеешь. Твоя любовь – отстраненна, размыта. И восхищаться тут нечем.

– Когда-нибудь она перестанет быть размытой и отстраненной.

Пустые угрозы. Пустые обеты. Ты знаешь, что необходимо сделать, но все еще не сделал этого. Трус. Старый, безумный, никчемный трус. Но и это – только еще одно оправдание промедления.

Артур Симпсон Дейтон плакал, пока в его горящих глазах не осталось слез.

– Ко времени, когда мы прибыли, они были мертвы – все. Прежде чем уплыть, мы успели наловить мелских сучек; они ждут вас. Сами они ничего не видели, но рассказали: Куллинан с кучкой своих бойцов положили больше сотни наших – и победили.

– Все мертвы? Все?

– Все как один. Берег был устлан разлагающимися трупами. Кое-кто погиб в перестрелке, кое-кто – от каких-то взрывов. Но остальные… там были задушенные, заколотые мечом, зарубленные топором. Я старался разобраться в этом, но напали мелцы – и не просто так, а с ружьями.

– Отнятыми у отряда Армина?

– Не знаю, был ли то наш порох или Куллинанов.

– Погибли Армин, отряд добрых гильдейцев, сотня наемников, у мелцев есть ружья, а ты говоришь – это не самое страшное?

– Не самое. Я знаю – известий о том, что Карл Куллинан вернулся в Холтунбим, нет; там считают, что он погиб.

– Ты хочешь сказать – это не так?

– Я говорю: никто больше не видел вот этого. Это было процарапано ногтями на груди одного из наших; его повесили за пятку и зарезали, как козла. Все было подстроено так, чтобы мы нашли его: мелцы не нападали, пока мы его не обнаружили – и не осмотрели.

Изображения в самом низу, похоже, подписи. Их три. Три: топор, нож и меч. Думаю, верхняя надпись – на этом их треклятом аглицком, но надпись посередине, как видите, сделана на эрендра.

Говорящий подал собеседнику кусок выжженной солнцем кожи. На нем бурой – засохшей – кровью были выведены какие-то непонятные им английские буквы.

Но ниже, тоже кровью, четкие и внятные, поскольку написаны они были на эрендра, темнели два слова:

«Воин жив».

Бывает иногда мудрее стремглав бежать от того,

Чего больше всего хочешь добиться.