Вера Камша - Зимний излом. Том 1. Из глубин

Бедняги решили перебраться к варитам, но налетать, грабить и убегать совсем не то, что прийти и поселиться. Их не пустили и изрядно потрепали. Агмы двинулись дальше, через море, которое тоже оказалось не в духе. До Золотых земель добралась едва ли половина тех, кто бежал от варитов, и едва ли четверть ушедших с Агмарена. Злиться на стихии в те времена было неприлично, винить в своих бедах себя – неприятно. Вот агмы и решили, что во всем виноваты вариты, которых и прокляли по всем правилам демонопочитания.

– Предки дриксенцев и гаунау приняли эсператизм, а бергеры остались язычниками, – припомнил Луиджи полузабытые уроки, – если я ничего не путаю.

– Они могли принять что угодно, – вздохнул Вальдес, – ненавидеть друг друга им Зверь и тот не помешает.

Солнце стало еще краснее, к нему по остекленевшему морю тянулась винная тропа... Только кэналлиец мог глядеть в такое небо с улыбкой.

– Странно, что агмы не остались на побережье. – Луиджи принуждал себя спрашивать, но заставлял ли себя Ротгер отвечать?

– Они хотели. – Черно-красные волны медленно вздымались, начинался прилив. – Агмы бросили якорь в нынешнем Флавионе. Грабить там было некого, пришлось заняться охотой и, страшно подумать, земледелием, но травку они кушали недолго. В Седых Землях снова похолодало, и теперь за море потянулись уже вариты. При виде обретенных родичей агмы воспряли, перековали плуги на мечи, и началось...

Ротгер махнул рукой и засмеялся. Через несколько дней он выйдет с двумя десятками кораблей против шестидесяти.

– А что было дальше? – на закате не говорят о своей войне, своей любви, своих детях.

– Сначала побеждали агмы, но вариты все прибывали. Будущим бергерам пришлось отступить, сперва в нынешнюю Восточную Дриксен, а потом в Торку, где и засели. Лет через сто они совсем отреклись от моря, что лишь укрепило их любовь к родичам.

– Но корабль на гербе у них остался.

– Корабль еще не самое худшее, – в глазах Вальдеса плясали рыжие отблески, словно вице-адмирал глядел в огонь. – Бергеры чудовищно добродетельны. Взять хотя бы моего дядюшку. Представляешь, он ни разу, повторяю, ни разу не изменил тетушке. По крайней мере, он так полагает.

– То есть? – не понял Луиджи, пытаясь не думать о красном солнце, которое, казалось, раздумало садиться.

– Ну, – сощурился Кэналлиец, – бывают обстоятельства, в которых добродетель, сама о том не подозревая, попадает в лапки к пороку...

– Ротгер, – не выдержал Луиджи, – тебе не кажется, что солнце стало выше?

– Что? – Вальдес обернулся на красное пятно. – Точно, пляшет! Здесь это случается, особенно перед войной...

Пока адуаны разбирали вьюки, ставили палатки, отгоняли лошадей, стемнело, лишь на юго-западе дрожало малиновое зарево, над которым сквозь вечернюю синеву начинали проступать звезды. Пока лишь самые яркие.

Ночь обещала быть ясной и холодной, последняя ночь их отряда. Завтра Коннер свернет к гайифскому тракту, через два дня предстоит разлука с Бадильо. Полковник перережет алатскую дорогу, если, разумеется, этого не сделала каделская армия. В последнее верилось с трудом. Господин генерал от инфантерии Заль по собственному почину даже штаны не менял. Так, по крайней мере, утверждал Дьегаррон, и Марсель Валме не имел никаких оснований усомниться в его словах.

Виконт пару раз нагнулся назад, разминая затекшую спину, и погладил вынырнувшего из сумерек Котика. Волкодав зевнул во всю крокодилью пасть, развалился у ног виконта и часто задышал. Вечер был не из теплых, но в такой шубе можно и на земле поваляться.

– Надо же, – Орельен Шеманталь поудобней перехватил какую-то сумку, – Котик ради вас кашеваров и тех бросил.

Виконт скромно улыбнулся и потрепал пса за обрубленным ухом. Вполне вероятно, блохастым, но в последнее время Валме стал терпим ко многим несообразностям. А ко многим – нетерпим.

– Что значит какая-то каша в сравнении с дружбой, – возмутился Марсель, – особенно несварившаяся.

– Вот-вот, – младший брат адуанского генерала был не дурак поболтать. – Только вы, сударь, все одно слово песье знаете.

Собаки Марселя и впрямь любили, даже левретка Марианны, обожавшая хватать за ляжки поклонников хозяйки. Собачьей причуде Валме и был обязан своим успехом у прелестной баронессы. Предыдущий покровитель Марианны во время визита в спальню красавицы пострадал от зубок Эвро и потребовал изгнания злодейки. Баронесса горестно вздохнула и изгнала любовника. В тот же вечер Марселя навестил господин Капуль-Гизайль и передал приглашение, каковое было немедленно принято. Позже Марианна говорила, что милая Эвро не пощадила зубок ради счастья госпожи.