Анджей Сапковский - Доля правды

Брукса медленно, словно лаская, передвинула маленькие ладони вдоль шеста, вытянула руки на всю длину, ухватилась крепко за жердь и налегла на нее снова. Уже больше метра окровавленного шеста торчало из ее спины. Глаза бруксы были широко открыты, голова запрокинута. Ее вздохи стали чаще, ритмичнее, переходя в хрип.

Геральт поднялся, но, завороженный тем, что видит, по-прежнему не мог заставить себя действовать. Он услышал слова, глухо раздающиеся внутри черепа, словно под сводами холодного и мокрого подземелья.

Мой. Или ничей. Я тебя люблю. Люблю.

Очередной ужасный, прерывистый, давящийся кровью вздох. Брукса рванулась, продвинулась дальше вдоль жерди, протянула руки. Нивеллен отчаянно заревел, не выпуская шеста, силился отодвинуть вампирку как можно дальше от себя. Тщетно. Она еще больше продвинулась вперед, схватила его за голову. Нивеллен завыл еще пронзительнее, замотал косматой головой. Брукса вновь передвинулась на жерди, наклонила голову к горлу Нивеллена. Клыки сверкнули ослепительной белизной.

Геральт прыгнул. Прыгнул, как безвольная, освобожденная пружина. Каждое движение, каждый шаг, который теперь следовало сделать, был его естеством, был заучен, неизбежен, автоматичен и смертельно верен. Три быстрых шага. Третий, как сотни таких шагов прежде, заканчивается на левую ногу, крепким решительным упором. Поворот туловища, стремительный, с размаху, удар. Он увидел ее глаза. Ничто уже не могло измениться. Услышал голос. Ничто. Крикнул, чтобы заглушить слово, которое она повторяла. Ничто не могло. Рубил.

Он ударил уверенно, как сотни раз до этого, серединой лезвия, и тут же, продолжая ритм движения, сделал четвертый шаг и полуоборот. Клинок, в конце полуоборота уже свободный, двигался за ним, блестя, увлекая за собой веерок красных капелек. Волосы цвета воронова крыла заволновались, развеваясь, плыли по воздуху, плыли, плыли, плыли.

Голова упала на гравий.

Чудовищ все меньше?

А я? Кто я такой?

Кто кричит? Птицы?

Женщина в полушубке и голубом платье?

Роза из Назаира?

Как тихо!

Как пусто. Какая пустота.

Во мне.

Нивеллен, свернувшись клубком, сотрясаемый спазмами и дрожью, лежал у стены особняка в крапиве, охватив голову руками.

- Встань, - сказал ведьмак.

Лежащий под стеной молодой, красивый, могучего телосложения мужчина с бледным лицом поднял голову, повел вокруг невидящим взглядом. Протер глаза костяшками пальцев. Посмотрел на свои ладони. Ощупал лицо. Тихо застонал, вложил палец в рот, долго водил им по деснам. Снова схватился за лицо и снова застонал, коснувшись четырех кровавых опухших полос на щеке. Зарыдал, потом засмеялся.

- Геральт! Как это? Как это... Геральт!

- Встань, Нивеллен. Встань и иди. Во вьюках у меня лекарства, они нужны нам обоим.

- У меня уже нет... Нет? Геральт? Как это?

Ведьмак помог ему встать, стараясь не смотреть на маленькие, такие белые, что казались прозрачными, руки, стиснутые на жерди, вонзившейся меж маленьких грудей, облепленных мокрой красной тканью. Нивеллен снова застонал.

- Вереена...

- Не смотри. Идем.

Они пошли через двор, мимо куста голубых роз, поддерживая друг друга. Нивеллен непрестанно ощупывал свое лицо свободной рукой.

- Невероятно, Геральт. После стольких лет? Как это возможно?

- В каждой сказке есть доля правды, - тихо сказал ведьмак. – Любовь и кровь. В обеих могучая сила. Маги и ученые ломают над этим головы уже много лет, но не пришли ни к чему, кроме...

- Кроме чего, Геральт?

- Любовь должна быть настоящей.