Лорел Гамильтон - Дыхание Мороза

Надо мной снова и снова возникали нечеловечески прекрасные лица, гневно вопрошая: «Как ты посмела оболгать короля? Как ты можешь обвинять в таком злодеянии собственного дядю? Лгунья! Лживая мерзавка!». Вот это я и услышала последним, а потом полиция постаралась отогнать сиятельную толпу подальше от меня.

Полицейские попытались прогнать и черного пса, но я вмешалась:

— Нет-нет, он со мной.

Никто не возразил. Доктор Харди сказала только:

— В «Скорой» он с нами не поедет.

Я не стала спорить. Одно присутствие Дойля рядом, в каком бы он ни был облике, на меня действовало благотворно. С каждым прикосновением руки к его шерсти мне становилось лучше.

Вокруг носилок толпилось столько людей, столько светило прожекторов и ламп — понять, что мы выбрались из холма, я смогла, только ощутив на лице ночной ветерок. Когда Таранис меня уносил, была ночь. Та же самая или вчерашняя? Сколько я у него пробыла?

Я спросила, какой сегодня день, но меня никто не услышал. Репортеры выбежали из ситхена вслед за нами, выкрикивая вопросы и сверкая вспышками.

По траве колеса каталки ехали плохо, от толчков головная боль стала сильней. Я старалась не стонать, и мне это удавалось, пока медики не оттерли от каталки Дойля. Едва его мех перестал ощущаться под рукой, мне стало много хуже.

Я позвала его по имени, не успев подумать.

— Дойль, — жалобно простонала я.

Громадная черная голова просунулась под локоть врача. Доктор Харди споткнулась, попыталась отпихнуть его со словом:

— Пшел вон!

— Не гоните его, пожалуйста.

Она сердито на меня глянула, но отступила чуть вбок, пустив ко мне собаку. Теперь я могла цепляться за его шерсть на тряской дороге. Никогда не думала, что лужайки в холмах такие неровные — пока не почувствовала на себе. А казалось, что трава такая ровненькая.

Над плечами медиков вспыхнул прожектор телекамеры: свет резанул глаза, голову скрутило болью, и тут же вернулась тошнота.

— Меня сейчас стошнит.

Каталку остановили, помогли мне перегнуться через борт. С капельницей и шейным корсетом самой мне это не удалось бы. Не помогай мне столько рук, я бы на бок не повернулась.

Доктор Харди прокричала, пока меня выворачивало:

— У нее сотрясение! Уберите свет, ей вредно!

От рвоты у меня голова на куски раскалывалась — или так мне казалось. В глазах потемнело. На лоб легла чья-то ладонь, прохладная, твердая и… как будто знакомая.

В глазах прояснилось, и я увидела перед собой мужчину с белокурой бородой и усами, в низко надвинутой на лоб бейсболке. Это он держал руку у меня на лбу. Что-то смутно знакомое почудилось мне в голубых глазах… И тут, прямо под моим взглядом, глаза переменились: в одном из них проступили три кольца синевы — васильковое у зрачка, потом небесно-голубое и светлое, цвета зимнего неба, снаружи.

— Рис, — прошептала я.

Он улыбнулся сквозь фальшивые усы. Глаза и черты лица он скрывал гламором, но борода оказалась просто хорошей подделкой. Когда мы работали на детективное агентство, маскироваться ему удавалось лучше всех.

Я заплакала — не удержалась, хоть и боялась, что от слез мне станет хуже. Рису крикнули откуда-то сзади:

— Не забудьте, о чем мы договорились.

Рис ответил, не оборачиваясь:

— Вы получите ваш эксклюзив, как только ей станет получше. Я дал вам слово.

Наверное, я выглядела растерянной, потому что он объяснил:

— Нас сюда провели телевизионщики, я им пообещал парочку интервью.

Я потянулась к нему свободной рукой, он взял ее, поцеловал ладонь. Телекамера, вызвавшая у меня приступ рвоты, снова заработала, только чуть подальше.

— Он один из ваших? — спросила доктор Харди.

— Да.

— Прекрасно, только нам надо двигаться.

— Прошу прощения, — сказал Рис, меня снова положили на спину, и он взял меня за плечо. Другой рукой я поискала мохнатую голову, нащупала, но руку взяла чья-то ладонь. Повернуть голову к новому человеку я не могла; он это понял — надо мной склонилось лицо Галена. На нем тоже была кепка, а еще он с помощью гламора сделал волосы каштановыми и кожу обычной. Под моим взглядом он снял гламор — у него это получилось еще удачней, чем у Риса. Только что был симпатичный простой парень, и вдруг стал Гален. Волшебство.

— Привет, — сказал он, и глаза у него мгновенно наполнились слезами.

— Привет, — ответила я. На миг я подумала, что было бы, если б их узнали раньше, внутри холма, но мысль тут же пропала. Я слишком рада была их видеть, чтобы тревожиться. А может, мне было просто слишком худо?