В этом крыле оранжереи за последний век погасли многие лампы и было темнее, чем в других местах. Мне этот свет напоминал свет облачного заката, но я был единственным из людей, кто еще знал, что такое вечер. Как странно: сколько миллионов лет назад погас свет, а влюбленные по-прежнему ищут сумерек.
Приближаясь, я услышал мягкий смех Элленор, но, когда она заговорила, шепот ее звучал резко:
- Вот он идет, как я и предвидела.
Перитой шепнул в ответ:
- Мальчик болен от любви к тебе, но слишком хорошо воспитан, чтобы вслух высказать то, что у него на уме.
- Но не настолько, чтобы не являться туда, где его не ждут.
- Тише! Ему уже слышно.
Я отвел в сторону густую ветвь. Прозрачные капли, мелкие, как слезы, осыпались на меня с листвы, когда я шагнул вперед.
Она уже стояла на коленях в двух шагах от него, и ее локти были вскинуты ко мне, потому что она подхватила густую волну своих волос и неуловимым движением закрепила их на затылке. То же движение вернуло на плечи сползавшие рукава платья.
Перитой, непринужденно облокотившийся на бортик фонтана, весело махнул мне книжицей - небрежнейшее из приветствий.
- Телемах! Паренек, проживший миллион жизней! Какая неожиданная встреча! - И он улыбнулся Элленор.
Я поклонился ей и ответил ему кивком.
- Миледи. Перитой. Прошу прощения, я всего лишь…
Элленор одарила меня холодным взглядом странных, чуть раскосых глаз и отвернулась. Ее тонкие пальцы старательно закрепляли шпильками узел волос. Профиль ее, если такое возможно, был еще прекраснее прямого взгляда, потому что теперь она опустила глаза (аметистовые шпильки лежали у нее в подоле) и тень ресниц придавала лицу задумчивое и тихое выражение, мучительно милое.
Видя, что о нем забыли, Перитой сорвал травинку и потянулся пощекотать ушко Элленор. Та нахмурилась, впрочем вовсе не обиженная, и притворилась, будто хочет уколоть его руку острой шпилькой.
Перитой играючи поймал ее запястье свободной рукой и, вероятно, пошел бы дальше, но перехватил мой взгляд и непринужденно выпустил тонкую руку девушки. Я не понимал, как осмелился он быть столь дерзким с этой изысканной и холодной дамой, однако она прятала улыбку, и в глазах ее, устремленных на возлюбленного, плясали искорки.
- Не ожидал найти вас здесь, - неловко выговорил я в наступившей тишине.
- То есть ты хочешь сказать, что мы должны были бежать и не давать застать нас вдвоем, - ответил Перитой. - Оставь, со мной вежливость ни к чему, я вижу самые темные твои мысли. Ты хотел посмотреть на Элленор. Что ж, кто бы не хотел? Ей это известно. Сколько у тебя поклонников, золотая дева? Три сотни?
Кровь ударила мне в лицо - я покраснел, но сказал только:
- Надеюсь, ты видишь и светлые мысли. Из нас троих хоть один должен быть вежлив.
Перитой расхохотался и готов был приказать мне уйти. Однако Элленор, невозмутимая и спокойная, заговорила голосом, в котором я, и только я один, слышал воркование голубки:
- Прошу тебя, присядь. Мы читали новую книгу. У Южного Угла на уровне четыреста семьдесят пять появились ученые, бросившие вызов прежней науке и желающие преобразовать всю программу обучения молодых.
Я послушно сел и подумал про себя, что Элленор воистину хорошо воспитана, если столь сдержанно принимает нежеланного гостя, отнимающего драгоценное время наедине с любимым.
Она подтолкнула ко мне книгу, но я не стал читать, а рассматривал наброски, сделанные пером на вставных листках.
- Кто это рисовал? - спросил я, и мой голос сорвался.
Элленор озадаченно склонила головку набок и ответила, что рисовала она сама, по воспоминаниям снов.
- Знаю. - Я опустил голову. А когда снова поднял глаза, мне уже вспомнились сотни странных событий, случившихся со мной, но не в этой жизни.
Они оба казались такими молодыми, такими мучительно молодыми, до краев полными безрассудством и очаровательным сиянием юности. Такими неопытными.
Перитой странно взглянул на меня. И не владея его даром, я решился бы сказать тогда, что знаю его мысли. Он видел, о чем я думаю, но не мог понять, как может так думать человек моего возраста.
- Каково бы ни было предложение ученых Южного Угла, Телемах будет против, - проговорил Перитой. - У него рот кривится от всего нового, словно оно кисло на вкус.
- Только тогда, когда новое хуже старого, - сказал я.
Перитой кинул в меня травинкой:
- Для тебя новое всегда хуже.
- Почти всегда. Чаще всего "новым" называют старую ошибку, облаченную новыми словами.
Читать дальше