Эдвард Дансейни - Благословение пана

– Враг. Ну, конечно же, враг, – простонал викарий.

– У него хорошие иллюзии.

Ничего не говоря, викарий зашагал по направлению к ризнице. Ему стало страшно, когда он понял, что помощь этого необычного человека опоздала, однако и уходить, чтобы остаться в полном одиночестве, ему не хотелось. После того как они вместе вышли из ризницы и направились к дому викария, стало ясно, что настроение у Перкина совсем не отчаянное, и слабая надежда вновь проснулась в душе Анрела, несмотря на поражение в церкви и доводы здравого смысла.

А Перкин опять заговорил об иллюзиях.

– Вы же знаете, что у вас должны быть иллюзии. Если их не будет, об этом сразу же станет известно далеко от Земли. Ну да, даже дальше Нептуна.

– Почему же у вас их нет? – с горечью буркнул Анрел.

– У меня? Потому что я вижу дальше всех иллюзий. Всех, кроме одной. И даже та для меня не загадка. Прах и пепел. Все прах и пепел.

Перкин проговорил это с печалью, и викарий забыл о горьком поражении, о глубоком разочаровании, всеми своими мыслями устремившись к Перкину.

– Что это за иллюзия? – участливо спросил он.

– Моя любовь к Марии, – со всей серьезностью ответил бродяга.

Анрел положил руку ему на плечо.

– Такая любовь, – сказал он, ибо увидел, что любовь сверкает в глазах Перкина, – большая любовь, вообще любовь не может быть прахом и пеплом.

– Ошибаетесь, викарий. Ошибаетесь, – возразил Перкин. – Ибо пришел пастырь, тот, который много старше вас, и сказал эти слова. Как раз эти слова он сказал Марии.

Анрел вздохнул, но не убрал руку с плеча бродяги.

– Да, – продолжал старик, – до этого все имело свой смысл, но все соединялось в одно. А теперь все по отдельности, все само по себе. По отдельности, все по отдельности с тех пор, как пастырь сказал свои слова Марии.

Анрел только и мог, что не снимать руку со старческого плеча, идя рядом с Перкином и вслушиваясь в несчастливые слова, выбрасываемые неутихающей бурей давней беды.

– Я всегда рад помочь пастырю, – говорил старик, – потому что никогда не держал на него обиду. Он был прав, да-да, прав. Мария – прах и пепел.

Некоторое время они шли молча, потом Анрел вздохнул и сказал:

– Вы не верите в наш рай.

– Не верите! Не верите! – воскликнул Перкин. – Да я же был там прошлой ночью.

– Были там? – шепотом переспросил Анрел.

– Я не мог заснуть. Они мешали. Воздух был переполнен несчастьями, которые преследуют человека. Они зачем-то летали и прыгали над Селдхэмом и не давали мне покоя. Когда же мне показалось, что я засыпаю, наконец-то засыпаю, моя душа отправилась бродить. Так и не пришлось мне поспать.

– А что было потом? – спросил Анрел, потому что Перкин умолк и, очевидно, не собирался продолжать свой рассказ.

– Я бродил и бродил. Ну, и оказался в раю.

– Откуда вы знаете, что в раю?

– Ну, во-первых, легко было понять, что я не на Земле. Там совсем другие краски, знаете ли.

– Более интенсивные, полагаю.

– На земле горы иногда бывают голубоватыми, – продолжал Перкин, – но никогда ярко-синими. Те, кто молились, раскачивались золотистыми полосками, и их голоса звучали, как скрипки.

– Вы различали слова? – поинтересовался викарий.

– Слова? Нет, – ответил Перкин.

– Откуда же вам известно, что они молились?

– Я понял по звучанию. Это могли быть только молитвы.

– Как там было?

– Я оказался в лесу.

– В каком лесу?

– В яблоневом лесу.

– Ага.

– Мне виднелись дальние горы, они сверкали между деревьями и были ярко-синими. И еще я видел ангелов с большими золотыми нимбами, похожими на полную луну, когда она поднимается в небо за деревьями. Среди ангелов я заметил и святую Этельбруду.

– Как вы узнали ее? – спросил викарий.

– Там ее все знают.

– Ну да, – произнес викарий. – А что еще?

– Она играла вместе с ангелами.

– Во что играла?

Викарий верил необыкновенному бродяге, как верил епископу и Хетли, но те бросили его, а бродяга не бросил.

И Перкин ответил:

– Ветер поднимался от Земли, и он был таким сильным, что музыканты съежились, но цветы совсем не пострадали.

– Как же поднялся туда холодный ветер? – спросил викарий, изо всех сил стараясь поподробнее расспросить человека, который видел то, что он так долго изучал.

– Да не холодный, – ответил Перкин. – Это была зависть.

– Зависть! – воскликнул викарий. – Но зависть не может коснуться ангелов.

– Нет. Они играли в нее, – пояснил Перкин.

– Играли в нее?

– Да. Они наклонились к ветру, дующему от Земли, и вспоминали всякие мелочи, земную жизнь, играли с земными чувствами и пытались вспомнить, какие чувства испытывали бы теперь внизу, если бы им была доступна зависть, к святости Этельбруды и ее умению творить чудеса. Так они играли.