Вера Камша - От войны до войны

– Марсель Валме, – Эмиль Савиньяк предпринял героическую попытку избавиться от улыбки, – да будет вам известно, что в свой дом вы больше не вернетесь.

– То есть как? – переспросил потрясенный виконт.

– Вы же собирались на войну, – Рокэ оставил пробки в покое, – ну так мы едем.

– Когда?

– Сейчас, – маршал поднял бокал, – ждали только вас. Господа маршалы проводят нас до Летнего лагеря, там мы сменим лошадей и к нам присоединятся кэналлийские стрелки и варастийцы.

– Но, – Валме попробовал осознать услышанное, – но… Мне нужно заехать домой, я не успел собраться…

– Шпага при вас, личная печать тоже, остальное приложится. Короче, Марсель, если вы едете, то вы едете. Если нет, то все равно едете. До Летнего лагеря. Через пару дней Эмиль вас отпустит…

– То есть, – Марсель выпил совсем немного, но голова его отчего-то закружилась, – мы едем тайно?

– Можно сказать и так, – согласился Лионель, – для всех Первый маршал инспектирует лагерь. Конечно, Оллария не Вараста, через неделю кто-нибудь да догадается, но будет поздно.

– Ну так как, Марсель, – хихикнул Эмиль, – вы готовы к разлуке с Марианной?

– Это Марианна готова к разлуке со мной, – виконт лихо осушил бокал, – я готов, но при мне нет денег.

– Все необходимое привезет Савиньяк, – заметил Алва, – напишите записку вашему камердинеру и вашей даме.

– Потом, – махнул рукой Валме, – успеется.

– Годен, – припечатал кавалерист. – Отряхнул прах прошлого и рвется вперед… Из вас будет толк, капитан Валме!

– Тогда разливай, – посоветовал Лионель со своего кресла. Эмиль взялся было за кувшин, но передумал и обернулся к герцогу. – Рокэ, прикажи́те подать другие бокалы.

– Зачем? – Алва соскользнул со стола и по-кошачьи потянулся. – По мне и эти неплохи.

– У меня рука не поднимется бить алатский хрусталь времен Арнольда Мелкого.

– Эмиль, счастье даром не дается… Нужно бить те бокалы, которые есть, а потом, – Ворон задумался, – подозреваю, что неалатского хрусталя у меня просто нет.

Савиньяк засмеялся и разлил вино. Марсель взял бокал и почувствовал, что сердце у него колотится, словно у унара в Фабианов день.

– Нас четверо, – заметил Лионель, – хорошая примета. Пусть Четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько бы их ни было.

– Пусть Четыре Скалы защитят от чужих стрел, сколько бы их ни было, – произнес вдруг ставший серьезным Эмиль.

Дом Валмонов не имел никакого отношения к Людям Чести, но виконт слышал эту присказку от графини Рокслей, преподавшей в свое время оруженосцу мужа несколько весьма полезных уроков.

– Пусть Четыре Волны унесут зло ото всех нас, сколько бы его ни было, – выпалил Марсель, рассудивший, что о Ветрах скажет Ворон.

Валме поднял бокал и повернулся к Рокэ, ожидая завершения старого ритуала, но герцог глядел куда-то в угол.

– Рокэ, – негромко окликнул Эмиль. Алва резко обернулся:

– Создатель, храни Талиг и его короля! – Ворон залпом допил вино. – А если не Он, так я!

– Рокэ, – голос Лионеля Савиньяка зазвенел, – иногда лучше не шутить.

Ворон засмеялся и тряхнул головой, сверкнули синие глаза.

– Будь по-вашему. Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько бы их ни было.

– Так и будет! – Эмиль швырнул пустой бокал об пол. Валме последовал примеру маршала, лишь на мгновение отстав от Рокэ и Лионеля.

Ветер поднялся неожиданно. Сильный и холодный, он родился в горах Сагранны на границе ледников и скальных осыпей, скатился по цветущим склонам и к вечеру вырвался на равнины Варасты, несказанно обрадовав изнемогавших от жары людей и лошадей. Ведший большой кавалерийский отряд богатырь с наслаждением подставил разгоряченное лицо гостю с гор и слегка придержал жеребца, вглядываясь в темнеющую даль.

Новый порыв пришпорил черно-красные облака, пригнул к самой земле высокие травы, степь пошла волнами, словно море, и, усугубляя сходство, в небе с криками заметались какие-то птицы. Предводитель поднял руку, но отдать приказ не успел – из-за невысокой волнистой гряды показался скачущий во весь опор всадник. Дивной красоты вороной конь, пластаясь в стремительном беге, несся на запад, туда, где в багровеющем небе висело низкое, невозможно алое солнце.

Предводитель узнал если не наездника, то коня, и, привстав в стременах, что-то радостно проорал, размахивая руками. Одинокий всадник не услышал, а большой грязно-белый пес, труси́вший впереди отряда, поджал заменявший ему хвост обрубок, заскулил и попятился, путаясь в ногах хозяйского жеребца. Богатырь выругался и натянул поводья, конь захрапел и встал, собака взвыла в полный голос, а на горизонте возник высокий, черный столб, над которым висел окровавленный сверкающий шар.