Александр Прозоров - Зубы дракона

— Ладно, будем считать, что урок усвоен и окончен, — сказал я, и добавил от всей души: — Но ты все равно порядочная сволочь.

— Ну, во-вторых, драгоценный мой Игорь, — Гриша Капелевич опять уселся на диван. — Если человек сволочь, то это еще не значит, что он еврей. Очень часто бывает наоборот. А во-первых: неужели ты решил бросить свой мир на произвол судьбы?

— Этот… — подходящего названия в голову не приходило. — То ли сон, то ли гипноз?

— С каких это пор люди могут питаться во сне? Или приобретать во сне драконьи зубы? — он продемонстрировал стакан, выгрызенный мною месяца два назад из бутылки. — Неужели ты всерьез полагаешь, что я мог создать целую вселенную? Вспомни, именно ты был в этом мире полноценным человеком. Именно ты выдержал экзамены, именно твоя любимая девушка оказалась в том мире столь же цельной как и здесь… Этот мир твой. Такой же твой, как этот был моим… А к тебе от меня просочилась только муха…

— Муха?.. — удивленно охнул я, и в голове быстро прокрутились мои похождения.

— Так это был ты, разносчик заразы?

— Для кого разносчик заразы, — обиделся Капелевич, — а для кого монолитная нить, связывающая во единое целое цепь миров!

— Муха?! — расхохотался я.

— Центр Вселенной! Пусть я муха, зато во всех мирах сразу!

— И много их таких? — уже немного серьезнее переспросил я.

— Даже не представляю, — тяжело вздохнул он. — Очень часто человеку достаточно просто забыть перед зеркалом, что он обычный смертный, и внезапно увидеть в отражении зубы дракона, второй зрачок или три родинки на плече. Или заметить, — Гриша налил водку в стакан, поднял его и прищурился на меня сквозь бутылочное стекло. — Или заметить, что он способен жужжать не только над раскрытой пастью пациента.

— А над чем еще?

— Да я так, образно выразился, — Гриша залпом осушил стакан и удовлетворенно крякнул.

— Не заговаривай мне зубы, стоматолог, — покачал я головой. — Все равно проболтался. Ты пас меня с самого начала и, судя по оговоркам, не меня одного. Почему? Чего тебе надо, разносчик заразы?

— Ну, начнем с того, — вытянулся на диване Капелевич, — что «разносчик заразы» не я. Миры и вселенные скрыты в душе каждого человека, а мне лишь удается иногда оказаться рядом в нужный момент, а во-вторых — почему бы и не оказать помощь человеку, впервые оказавшемуся в сложной ситуации?

— Помочь, говоришь? — я взял в руки бутылку и немного взболтал содержимое. — А у меня сложилось впечатление, что ты делал все возможное, чтобы загонять меня в этот мир как можно чаще и глубже. А? И это несмотря на то, что несколько раз мне только чудом удавалось остаться по эту сторону жизни. Что скажешь на это, о высокочтимый учитель?

— Но ведь ты же жив!

— «Вопреки», а не «благодаря»…

— Ты не прав, Игорек. Я постоянно находился рядом…

— Хватит, Гриш, — покачал я головой. — Не уходи от ответа. Или ты говоришь мне всю правду, или я начну относиться к тебе как к редкостному ядовитому пауку — которого давить жалко, но обходить лучше стороной.

Гриша громко хмыкнул, помолчал, потом рывком сел, вылил остатки водки в стакан, залпом выпил:

— Это единственное, что мне нравится в вашем мире.

— В каком?

— В вашем, — подчеркнул Капелевич и замотал головой. — А все остальное — такая дрянь!

— Ты о чем?

— Знаешь, кто такие бабочки-однодневки?

— Конечно, знаю…

— Ни хрена ты не знаешь! Тебе не дано понять, на что способен чистый разум, не испоганенный извечной тягой к размножению, насилию, доминированию над себе подобными. Не скажу, чтобы у нас в истории совершенно обошлось без войн, — но ведь не постоянно же резать друг друга! Чистый разум — стремление к совершенству, всеобщей безопасности, сытости и здоровью. Пусть никогда не возникало никаких искусств — музыки там, живописи, поэзии, зато какая архитектура! Ты можешь представить себе единый город-небоскреб с естественной вентиляцией и освещением, и живыми стенами, заменяющими ваши скверики, но только выделяющими достаточно кислорода для воссоздания внутренней атмосферы и одновременно годные в пищу? Ну это, естественно, только на крайний случай. Или линейный транспорт и связь? Да у вас даже науки нет, способной двигаться в нужном направлении! Огромный мир, в котором совершенно не существует стариков и самоубийц, — слово «самоубийцы» в устах Гриши прозвучало как нечто брезгливо-неприличное. — И вот, нежданно-негаданно, в один из дней, ты просыпаешься, и вдруг обнаруживаешь, что мир полон красок, а душа — чувств и страстей. Ты мчишься в приозерные леса, ты вливаешься в общий хоровод, ты взмываешь к небесам, ты рушишься в бездну, ты сливаешься в экстазе, и наконец наступает таинство, которое одновременно и неведомое, и радостное. Берег укрывается зародышами тех, кто вскоре придет на смену, а нам, уходящим, остается только небо, огромное, бесконечное, чистое небо… Это великолепно, это несравнимо ни с чем. Вот только разум… Маленький подленький разум, который сохраняется в наших головах, и который шепчет, что скоро зайдет солнце, и мы все умрем. А я не хочу умирать, Игорек. Я хочу жить.