Петр Верещагин - Адов Пламень

После долгих споров и увещеваний многие наконец порешили вернуться. Ангус порывался было остаться, но в конце концов согласился: наверх ведь не просто так – пробиваться придется, а из бойцов он самый лучший, без него просто не дойдут. Не упоминая уж о впечатанном в ладонь капитана Ключе, без которого выбраться, может, и удастся, но это наверняка будет труднее.

С ними ушли также Малыш Йэн – силенки-то у гэла еще оставались, однако брел он на ощупь, заплывшие глаза не отличали свет от темноты, – и Тромм, у которого худо-бедно работала только левая рука. Остались Робин и Алан, остался последний из телохранителей Изельде – Большой Хорст. И – Марион, которая напрочь отказалась выходить из схватки, пока была еще в состоянии спускать тетиву. Кроме того, заявила девушка, она всю эту «операцию» изначально затеяла, и да отринет святая богородица всех тех, кто полагает, будто заканчивать следует кому-то другому.

Когда отступила предельная усталость и исчезла ответственность за раненых, которых надо прикрывать от опасности, – продвигаться стало значительно проще. Да и противников – Козлов, летучих мышей с замашками бешеных драконов и прочих тварей, порожденных похмельной фантазией творца этих подземелий (в то, что творцом этим не мог быть никто иной, кроме Создателя, людям решительно не верилось) – попадалось, как ни странно, значительно меньше, чем раньше. Алан подумал в какой-то миг, что Адрея, говоря: «победить все равно дано лишь одному, чем больше у него спутников – тем больше врагов им будет противостоять», имела в виду как раз то, что сказала. Однако вскоре вспомнил, что ведьмы, колдуны и прочие малефики всегда держат второй, третий и двадцатый смысл своих фраз глубоко за пазухой, ибо полагают Слово намного сильней оружия, а посему не размениваются на мелочи вроде камня или кинжала…

А подземные проходы, где уже исчезли сырость и затхлость, становились все шире и выше, и не уступали, пожалуй, коридорам и палатам лучших дворцов Европы. Ну разве только драгоценных украшений на стенах не имелось; но впрочем, если считать драгоценной отделку из всех пород мрамора, с вкраплениями яшмы, агата и иных камней, кое-какие из них люди вообще видели впервые в жизни – эти подземелья с чистой совестью можно было назвать достойными чертогами для властителя Нижнего Мира. Даже если отнести этот титул к самому Князю Тьмы.

И когда в широком боковом ответвлении блеснули доспехи и короткие копья стражников, это было воспринято как должное. Стражники – здоровенные детины, самое малое четырех с половиной локтей росту, с головы до пят закованы в броню, отделанную красной эмалью, – также не атаковали незваных пришельцев. Ограничились тем, что мирно окружили их, и один, с самым развесистым плюмажем на шлеме, что-то прорычал с вопросительно-угрожающей интонацией.

– Не понимаю, – сказал Лох-Лей на языке Альмейна, хотя имелось в виду, был уверен, нечто вроде: «какого черта вам тут надо и кто вы такие?» – что же еще обычно-то охранники говорят?

Последовал еще один вопрос. Робин снова покачал головой и повторил «не понимаю» на гэльском. Алан попробовал диалект франков, вспомнил также речь Швица и италийский. Предводитель стражников неразборчиво хрюкнул и наконец выдал более-менее понятную фразу на архаичной латыни.

– Ищете вы чего?

– Разгадки, – честно ответил бывший атаман разбойников.

Подлинной речи Средиземноморской Империи Робин, разумеется, никогда в жизни не изучал, но Latina vulgata – дело иное, этот язык много кто знал. Понять его охранники поймут, ну а ораторствовать о высоком он и без того особенно не собирался.

– Ищете вы у Бессмертного Лазаруса чего?

Почему Лазаруса назвали «бессмертным», Робин не очень-то понял. Он вообще поначалу не сообразил, кто такой этот Лазарус. Но потом вспомнил – и еле сумел сдержаться.

– Проведите нас к нему, – попросил он. – Есть поручение СВЕРХУ. – Лох-Лей специально выделил последнее слово, чтобы не подумали, будто их прислали какие-то Козлы.