Павел Молитвин - Ветер удачи

— Молчи! Не желаю слушать богопротивные речи из уст недостойного халисунца! Да иссушит Богиня Воздающая ваши реки! Да обрушит она на ваш нечестивый край великую сушь! Да нашлет она на поля ваши полчища саранчи, а на города мор и глад!.. — Сыпя проклятиями, пышущий праведным гневом Иммамал поспешил покинуть скверную компанию, и Хилой, глядя ему вслед, задумчиво произнес:

— Неужто разумный человек может потерять лицо из-за того только, что его соплеменники стали использовать для изготовления соуса сельдь вместо сайвы? Вот уж не думал, что когда-нибудь встречу купца, превозносящего мудрость Кешо! Хотел бы я поглядеть на лицо этого почитателя традиций, когда зузбары, надев ему на руки рабские колодки, примутся потрошить его товары!

— А я бы не хотел. Ибо нам в этом случае пришлось бы разделить его участь, — промолвил Эврих. — Лет шесть-семь назад корабль, на котором я плыл в Аскул, был взят на абордаж «стражами моря», и мне не хотелось бы вновь стать свидетелем учиненной ими резни.

— Что же подвигло тебя пуститься в плавание и рисковать единственной головой? Не лучше ли было дождаться, когда в путь отправятся караваны торговых судов, охраняемые аррантскими, халисунскими или саккаремскими галерами? — спросил Хилой, с любопытством разглядывая золотоволосого собеседника.

Одетый в излюбленную аррантами тунику и сандалии с оплеткой до колен, с двумя пеналами у пояса, он выглядел человеком сугубо мирным, если бы не пересекавший левую щеку шрам и испятнавшие красивое лицо черные точки непонятного происхождения, напоминавшие крапинки изъязвившей металл ржави. Да, пожалуй, еще в упрямом прищуре изумрудно-зеленых глаз было что-то, наводящее на мысль об упрятанной до времени в ножны стали хорошего закала.

— Я спешу к невесте, а охраняемые караваны судов не двинутся к Мельсине, пока погода окончательно не установится, — объяснил Эврих. — К тому же на моей родине бытует мнение, что молния не ударяет дважды в одно и то же дерево.

— В Галираде говорят: повадился кувшин по воду ходить — тут ему и битым быть, — пробормотал Хилой и чуть громче добавил: — После того как войска Кешо заняли Аскул, их сторожевые суда не раз видели у южных берегов Шо-Ситайна, близ Аланиола, Сарват Керулима и Мельсины. Многие суда исчезают бесследно, а встреченный мною давеча в Сахре слепой мономатанец уверял, что аппетиты императора Кешо безграничны и недалек тот день, когда черные джиллы окончательно прервут морскую торговлю Саккарема с Аррантиадой, Халисуном и странами севера.

— Не был ли этот слепой искусным метателем ножей? — спросил Эврих, тотчас вспомнивший и виденного им некогда в Кондаре Дикерону, и сопровождавшую его акробатку с поэтическим прозвищем Поющий Цветок.

— Верно, ножи он кидал мастерски! — удивленно подтвердил халисунец.

— Значит, мы говорим об одном и том же человеке. Помнится, я так загляделся на него, что у меня с пояса срезали кошелек, и это сильно осложнило жизнь мне и моему другу.

— Случается, и меняла принимает свинцовый лаур за настоящий, — пожал плечами Хилой. — Значительно хуже, однако, когда люди пускают свое состояние на ветер по доброй воле.

Ведя неспешную беседу, они приблизились к игрокам в кости, и пышнотелый халисунец указал Эвриху на светловолосого юношу, снявшего с запястья массивный золотой браслет и явно намеревавшегося поставить его на кон, в призрачной надежде отыграться.

— Я хорошо знал отца Ирама — это был всеми уважаемый купец, но его вместе с супругой поразил мор, обрушившийся на Саккарем лет десять назад. Парня воспитывал живущий в Сахре брат его матери — тоже купец не из последних. Он обучил его торговому делу, снабдил товаром и отпустил на родину, да не в коня, видать, корм, ежели малец последнее свое достояние — отцовскую памятку проигрывает.

— Остановись, малый! Одумайся! — настойчиво советовал один из наблюдавших за игрой купец Ираму.

— Кидай! — не глядя на него, велел светловолосый, лоснящееся от пота лицо которого приняло отчаянное выражение. — Загнавши коня, что об уздечке горевать?

Пожилой, смуглый и сухой, словно вяленая рыба, саккаремец встряхнул кожаный стаканчик с пятью костяными кубиками и опрокинул на циновку. Сидящие вокруг нее на подушках, успевшие своевременно выйти из игры купцы подались вперед, вразнобой обсуждая бросок:

— «Глаза», «рог», «птичья лапа»… Две «башни»… Недурно!

Эврих заглянул через чью-то обтянутую полосатым халатом спину, вглядываясь в зачерненные точки на кубиках: двойка, единица, тройка и две четверки. Для игры в ско, где учитываются только дубли, — неплохой бросок. Теперь, чтобы выиграть, Ирам должен с трех попыток выбросить либо две пятерки — «ладони», либо два «мешка» — шестерки.