Павел Молитвин: Ветер удачи

Эврих усмехнулся, представив, как искривилась бы физиономия маститого Вассония Руфа, загляни тот в нынешние его описания подвигов варвара-венна в трактире «Сегванская зубатка». О да, силнонские ученые мужи едва ли одобрили бы рукопись, названную им условно «Удивительные странствия», а между тем работа над ней доставляла ему ничуть не меньше удовольствия, чем приведение в порядок второй части «Дополнений» к землеописаниям достопочтенного Салегрина. Тогда же, в Беловодье, в ожидании весны, он, стесняясь показать начало своего нового творения Тилорну, зачитал кусочки из него Ниилит. Готовящаяся стать матерью, молодая женщина слушала его с интересом, не пытаясь, впрочем, скрыть охватившее ее недоумение: уж больно непохоже было прочитанное молодым аррантом на прежние его писания, на трактаты Зелхата Мельсинского и все то, что ей доводилось читать прежде. Потому-то и отношение свое к «Странствиям» она выразила крайне осторожно: дескать, пиши, что подсказывают тебе разум и сердце, а время покажет, что из этого получится. Тыква — не виноград, орех — не морковь, но разве кто-нибудь ставит им это в вину?

Зная тактичность Ниилит, и без того снедаемый сомнениями аррант ужаснулся содеянному и принялся было выскабливать с пергаментных листов всю ту чушь, которую успел нанести на них несмываемыми Тилорновыми чернилами, когда в светелку, где он обычно работал, заглянул Зуйко и, переминаясь с ноги на ногу, заливаясь румянцем, точно красна девица, попросил дать ему почитать продолжение той рукописи, которую он… в которой Волкодав, о которой намедни супруга Тилорна… Словом, помимо Ниилит, отрывки из «Удивительных странствий» слушал, оказывается, еще и белобрысый внук деда Вароха. Сознавая, что подслушивать чужие беседы — дело недостойное, он охотнее всего умолчал бы о сем неблаговидном поступке. Так парень поначалу и собирался поступить. Так бы и поступил, кабы не желание во что бы то ни стало узнать, чем же кончилась охота Волкодава за шестерыми насильниками на склонах Засечного кряжа…

Уничтожать созданное своими руками — не самое приятное занятие, даже если это всего лишь никому не нужные путевые заметки. Когда же заметки эти касаются твоих друзей, в соскабливании их есть что-то и вовсе скверное, и, хотя ученый аррант не верил в сглаз, материализацию дурных пожеланий и прочие варварские выдумки, он охотно дал Зуйко стопку пергаментных листов, справедливо полагая, что очистить их от старых и подготовить для новых записей успеет и потом. Однако этого самого «потом» так и не случилось. Во-первых, потому что Зуйко, придя в восторг от начала «Странствий», потребовал продолжения и едва не набросился на Эвриха с кулаками, проведав, что тот намерен соскоблить написанное. Обходительный обычно парень повел вдруг себя крайне непочтительно и в пылу спора обозвал Эвриховы «Дополнения», вкупе с творениями достославного Салегрина, «глупым занудством», торжественно пообещав, что высокоученый аррант не будет испытывать недостатка в пергаменте до тех пор, пока пишет продолжения «Странствий». Во-вторых, привлеченная им в союзники Ниилит заверила Эвриха, что тот истолковал сказанное ею превратно и, по ее мнению, «Странствия» обязательно должны быть дописаны, ибо представляют интерес хотя бы из-за непохожести на все читанное ею раньше. И наконец, в-третьих, арранту приснился пастырь Непра, сведший его некогда с Хрисом Серторием Панониром. Эврих не часто вспоминал кряжистого настоятеля храма Всеблагого Отца Созидателя, втолковывавшего по вечерам грамоту, философию и числоведение двум десяткам шалопаев подмастерьев, и уж ежели тот, приснившись своему непутевому ученику, сказал: «Пиши!», стало быть, продолжать «Странствия» действительно следовало. Не беда, если их не удостоят вниманием ученые мужи блистательного Силиона, зато будут читать и передавать из рук в руки сверстники Зуйко. Быть может, это даже и важнее, потому что не каждому в жизни повезет встретить Непру, Хриса, Тразия Пэта, Волкодава или Тилорна, у которых сам он, вольно или невольно, учился изо дня в день, из года в год…

— Не работается? — прервал размышления арранта Иммамал Биилит — сухощавый купец из Саккарема, волей судеб вынужденный провести зиму в Галираде и с нетерпением ожидавший появления слепа по борту «Ласточки» Рудных гор, называемых халисунцами Сарват Керулим — Тропа-Через-Море.

— Разве это работа? Настоящая работа ждет нас на берегу. Записи же, которые я время от времени делаю, являются скорее приятным времяпрепровождением, чем-то вроде игры в кости. — Эврих кивнул на кучку купцов, расположившихся на циновках и подушках в тени палубного тента.