Олег Будилов - По дороге к высокой башне (СИ)

— Садись, шалопай, — сказал он и похлопал по маленькой деревянной скамейке.

Когда книжники поняли, что я не гожусь для того, чтобы переписывать священные тексты меня отправили помогать Химону. Работа на огороде считалась тяжелой и грязной, поэтому послушники воспринимали ее, как каторгу. Мне было не привыкать возиться в земле и, хотя здесь я тоже не прижился, но сохранил с монахом дружеские отношения. Несмотря на то, что Химон обломал о мою спину не одну хворостину я был по-своему к нему привязан.

— Это тебе, — я сел и протянул ему лепешку.

— Вот спасибо, — обрадовался монах, — похлебку будешь?

— Буду.

Он знал, что я всегда хочу есть. Кормили в монастыре плохо. Послушник должен в первую очередь заботиться о душе, а не о собственном брюхе, но моему телу было мало одних молитв и миски жидкого супа. Если бы я не принес с собой лепешку Химон не пригласил бы меня за стол. Старик не отличался гостеприимством, но понимал, что, если сейчас не угостит меня, в следующий раз я приду с пустыми руками. Наливая похлебку в деревянную миску, он зорко следил за тем, чтобы мне досталась одна вода без гущи.

— По делу пришел или как? — спросил он не раньше, чем выхлебал половину своей миски.

— Ты много знаешь о кочевниках. Скажи они могут напасть на монастырь?

Химон утвердительно кивнул головой.

— Могут. Всегда могли.

— Но ведь у нас с ними мир.

Монах долил себе похлебки и зачавкал разваренной брюквой.

Я терпеливо ждал.

— Для них мира нет. Степь любит войну. Она ей живет.

— А они смогут захватить монастырь? — спросил я.

— Конечно.

— Но ведь владыка нанял стражников.

— Мусор, — проворчал монах, доел остатки супа и облизал ложку, — не солдаты, а ботва. Хотя от ботвы тоже может быть толк, — Химон шмыгнул носом и с тоской посмотрел на пустой котелок, — но от этих вояк толка не будет.

Я надолго задумался. Все, что говорил монах подтверждало мои опасения.

Химон отставил в сторону котелок, облокотился о стену хибары и вытянул толстые ноги. Он прикрыл глаза словно собирался вздремнуть, но я видел, что старый пройдоха внимательно наблюдает за мной.

— Я думал кочевники тоже хотят мира, — сказал я, — все живы, торгуют друг с другом, всем хорошо.

Монах захохотал так, что затряслась хижина.

— Что смешного? — не понял я.

— Дурак ты, — беззлобно сказал Химон и почесал толстый живот, — зачем торговать, если можно отнять?

— Но ведь погибнет много людей, — не сдавался я, — степняки потеряют хороших воинов.

— В жизни радости нет, — монах вздохнул, — я прозябаю в этой мерзкой хижине и ем похлебку из брюквы, а кочевник спит под открытым небом и жрет протухшее вяленное мясо. Нам всем будет лучше, когда мы окажемся на том свете.

— Варварам лучше не будет, — буркнул я, — им гореть в преисподней.

— У них другая вера, — монах назидательно поднял вверх указательный палец, — там для праведников свой загробный мир, где в избытке кислое лошадиное молоко и жаренное мясо.

— Тьфу, — меня передернуло, однажды я попробовал любимый степняками напиток из лошадиного молока и меня чуть не вырвало, — откуда у них праведники?

— У кочевников все по-другому. У них кто больше убьет неверных тот и праведник.

— А кто такие неверные? — задал я глупый вопрос.

— Мы с тобой.

Я надолго замолчал. От страха в груди сжался ледяной комок.

— Все равно, — упрямо сказал я, — наша вера истинная, а они безбожники и гореть им в огне.

Химон не ответил и принялся ковырять пальцем в носу.

— Что это ты степняками заинтересовался, — наконец спросил он, — случилось, что?

Я беспокойно заерзал. Мне не хотелось рассказывать о происшествии в покоях владыки. Как ни крути, но утром я совершил грех подглядывая за понтификом. Конечно богов не обманешь, они все видят с высоких вершин, но чем меньше об этом будут знать обычные люди, тем лучше. С другой стороны, Химон уже почувствовал неладное и теперь просто так от меня не отвяжется, поэтому я решил ограничиться полуправдой.

— К владыке утром гость приходил. Он сказал, что варвары могут на нас напасть, — буркнул я.

— С чего это? — удивился монах.

Я пожал плечами.

— Вроде, как великий хан при смерти, а его сыновья хотят нам войну объявить.

— Ну дела, — монах покачал лохматой головой, — а что за гость такой? Наверно какой-нибудь богач?

В глазах Химона мелькнул живой интерес. Иногда зажиточные жители Пауса приходили в монастырь целыми семьями. Чаще всего это происходило во время церковных праздников, но случалось, что паломники заходили и в обычные дни. Купцы хотели получить благословение перед крупной сделкой, дворяне помолиться за врага убитого на дуэли, девушки выпросить у богов жениха, женихи — богатое приданное, пожилые матроны — долгих лет жизни. Они одаривали монахов деньгами, просили почитать молитвы за живых и усопших, угощали послушников различной снедью и сладостями. Наверно старый пройдоха подумал, что сможет чем-нибудь поживиться. Такие, как он не стеснялись хватать паломников за рукав и выпрашивать угощение. К тому же Химон всегда мог найти предлог для того, чтобы появиться в монастыре.