Александр Прозоров - Креститель

Кони шли широкой рысью, мягко стуча подковами в дорожную пыль, солнце припекало затылок и быстро разогревало черную кожу косухи. Когда тракт, вильнув с поля в молодой осинник и миновав торфянистый ручей с переброшенным через него простеньким мостом из десятка бревен, снова выбрался на залитые светом луга, Олег решительно скинул куртку:

— Сейчас бы в холодном омутке искупаться…

— А русалок не боишься, ведун? — оглянулся на него боярин. — Они, сказывают, как раз в таких местах и обитают.

— Чего их бояться? — не понял Олег. — Они к людям за лаской да теплом тянутся, чужого живота не ищут. Вот навки — это да. Те песнями да сиськами подманивают, да потом на дно тянут. Болотницы тоже в яму заманить норовят.

— Тю, бодай вас злыдни темями, — сплюнул наземь Радул и торопливо потянул из-за пазухи свой амулет. — Яровит, Ригевит, услышь меня. Зная и Дидилия, не отведите от меня взора ласкового. И как вы, колдуны, со всей этой нежитью якшаетесь!

— А че? — невозмутимо ответил Середин, не столько для справедливости, сколько желая немного подразнить своего спутника. — Русалки, хоть и холодные, но нежные. Некоторые, сказывают, даже замуж за живых мужиков выходят, да живут с ними до гроба. И ничего. Только с дитятями у них вечная проблема. Да оно и к лучшему. Анчуток и так среди вязей хватает.

— Молчи, ведун, — замахал руками воин. — Ничего не говори. Всё едино я к воде ни шагу не ступлю. Чур меня, чур с вашими тварями.

— Ага, — кивнул Середин. — Как всё вокруг спокойно — так они мои, а как изводить нужно — почему-то сразу общие?

В этот момент они подъехали к широкому ответвлению от дороги, и Олег натянул поводья:

— А это что за поворот, боярин? К городу какому?

— Откуда здесь города, ведун? — покачал головой богатырь. — До самого Полоцка ни одного не помню. Ну, у Себежа тын стоит высокий, выселки кузнечные там же неподалеку, землю железную копают. И всё.

— Так давай повернем… — привстал на стременах Середин, и ему померещилось, что среди зеленых крон под холмом что-то блеснуло. — Давай. Всё едино дневать скоро. А водопоя удобного, может, до самого вечера не встретится. Сам знаешь, как бывает. И потом, не зря же здесь такую колею накатали? Значит, есть смысл повернуть.

Радул тяжко вздохнул, однако аргументам внял и первый отвернул коня вправо, вниз по пологому склону. Дорога запетляла между могучими замшелыми валунами, поднырнула под орешник и неожиданно растворилась на широкой прогалине. Олег сразу понял, что оказался прав: просторная песчаная отмель, ходить по которой босиком — одно удовольствие; кувшинки справа и слева от спуска к воде словно манят приблизиться к раздольному, не меньше трех километров в длину, озеру. На поляне видны следы не меньше десятка кострищ — значит, здесь останавливались многолюдные обозы или даже сразу несколько караванов. Либо тут место очень удобное, либо и вправду до ближайшего водопоя топать и топать.

Путники спешились, отпустили лошадям подпруги, скинули самые тяжелые сумки. Олег — благо шли скакуны последние версты шагом и почти не запарились — сразу собрал их за поводья, подвел к воде. А когда те напились и побрели щипать травку — быстро разделся, разбежался по песку и, громко ухнув, нырнул в блаженную прохладу.

На глубине вода была чуть ли не ледяной, зато на поверхности нагрелась, как парное молоко. Середин вынырнул, отплыл в сторонку от перемешанного места, лег на спину, раскинув руки и наслаждаясь покоем и невесомостью. Так он мог бы лежать довольно долго — если бы не услышал с берега конский топот. Олег извернулся, погреб к поляне торопливыми саженками, но всё равно опоздал: к котомкам на всем скаку вылетели три всадника — бездоспешные, в рубахах и шароварах, но каждый с мечом на боку и щитом у седла. Спрыгнув, двое тут же полезли рыться в сумках, а третий принялся ловить за поводья лошадей.

— Э-э! — подплыв к берегу, встал на ноги ведун. — Куда лезете?! Что, по рукам давно не получали?

— Помалкивай, голозадый, — отзывался от сумок один из ворюг, — пока самому ничего не отрезали. Это боярина Зародихина земля. Что на ней бесхозное лежит — то всё его.

— Это мое, дитя бесхвостой ящерицы, — яростно пробивался сквозь воду Олег. — А ну, оставь!

— Как ты меня назвал? — выпрямился вихрастый, веснушчатый юнец. — К рыбам на корм захотел? Ну, иди сюда, тина болотная, я тебе сейчас язык укорочу.

Воришка положил руку на выступающую над поясом рукоять, обмотанную тонким ремешком, и Середин невольно сбавил шаг, сообразив, что оказался один и, мягко выражаясь, безоружный против трех клинков. И тут невероятно вовремя затрещал орешник: