Генри Олди - Рубеж

Он знает: это смешно. Это тщета.

Это ловля ветра.

Он знает, и все равно хочет; и все равно будет, посмеиваясь над самим собой, втайне желать этого до самой смерти…)

Остановилось креслице.

- В свиней? - меламед хренов в упор выпятился на Логина, и кажется: душу сей взгляд наизнанку, как прачка холщовую свитку, выворачивает. - В свиней можно. Свинья - тварь грязная, неразумная, в нее бесам двери настежь открыты… То ли дело - человек. Сперва глянешь: чем лучше свиньи? - да ничем! Где образ Его? где подобие?! А приглядишься, протрешь глаза: нет врага человеку, нет друга, нет насильника, и спасителя нет! Сам он себе и враг наизлейший, и друг верный, и насильник опасный, и спаситель долгожданный… Все двери в душу свою только сам открыть-закрыть может. Увидите одержимого, знайте: собой он одержим, не бесами пустыми…

Притихла малышня по лавкам.

Притих сотник Логин, в затылке почесал.

Нелепицу вроде несет жид старый (бесы у него пустые! собой, значит, одержим безумец! враки!) - а от той нелепицы в голове ровно сквознячком продувает. Метет пыль по закоулкам, серую паутину комками сбивает, да в окошко, в окошко, по ветру…

Молчи, значит, да на ус мотай.

- О ином скажу: о Малахах Рубежных, о Существах Служения… об ангелах. Свет они есмь, и в мир плотский лишь в одеждах сего мира спуститься могут. Только где ж им взять одежду ту? где найти, помимо плоти человеческой, сотворенной из праха земного?!

"И впрямь, - отметил про себя сотник валковский. - Раз голым из дома на улицу не поскачешь, значит, шаровары потребны. Чтоб срамным задом не отсвечивать. А где те шаровары взять? - либо в сундуке, либо на ярмарке в Сорочинцах. Правильно говорит дед."

И так Логину мысль сия разумной показалась, что есаул Шмалько исподтишка линейкой по плечам огрел - не заметил.

- Вот тогда и взывает Малах-посланец к иному человеку: услышь! впусти! Ты мне тело на срок малый, я тебе - иной корысти с верхом отвалю! Не часто, а находятся смельчаки - кому терять нечего. Одного казнь смертная на рассвете ждет. Другой болен неизлечимо. Третий душу за родича или там любовь свою положить готов, а сил недостает. Соглашаются; заключают договор со светлым ангелом. А в договоре том сказано: по доброй воле впустил, по доброй и выпущу…

Старец перевел дух.

- А как срок истекает, то не всякий человек подобру-поздорову из себя Малаха отпустит. Кто излечился - вновь захворать пуще прежнего боится. Кто от казни ушел - новой казни ждет. Кто друга спас - сам в беду угодил. А Малах есмь свет, и в ком того света с избытком, тот многое может. Вот и не выпускают люди ангела договорного, не дают на уход своей доброй воли. Побудь еще, говорят, погости ангелом-хранителем…

(…голова кружится.

Надо держаться. Вон и Иегуда - весь белый, даже борода словно побледнела… поседела борода, инеем взялась.

Надо.

Держаться.

Иначе они не поймут… иначе мы не поймем.

Рав Элиша, ехидный Чужой, запертый в немощном теле! - помнишь, ты спрашивал меня? Ты спрашивал: могу ли я поменять их местами, свои реальности, внешнюю и внутреннюю, могу ли я вывернуться наизнанку, насквозь - и освободиться полностью?

Ты знаешь, сейчас мне кажется, что - да.

Могу.

Ведь "снаружи" и "внутри", в сущности, одно и то же…)

- …побудь еще!… Кричит Малах, бьется, исходит светом, как припадочный - слюной. А выйти без разрешения не может. Страшна для него темница плотская. И не идти в мир не мог, если Рубежи велели Существу Служения: "Иди!" - и остаться в мире боится.

- Чего? - истово выдохнул сотник Логин в повисшей тишине. В гулкой тишине, морозной, зябкой, несмотря на жаркое лето вокруг. - Чего боится-то?!

Непонятно было: пустили, значит, ангела с крылышками, вроде как в хату переночевать, а теперь по доброй воле отпускать не желают. Точно галера турецкая: забрался поплавать, и остался - в кандалах да на веслах. Так ведь и с галеры удрать иной раз получается… А тут не галера - человек. Помрет своей смертью, и гулять ангелу по-новой в поднебесье… то бишь в Рубеже ихнем.

- Ты это… ты, значит…

Хотел сотник сказать: "Ты, христопродавец, кончай москаля лепить! начал говорить - договаривай!"

Хотел, да не вышло.

Заледенел язык.

А старый, очень старый человек все смотрит, и все на него, на Логина Загаржецкого; и все понимает - и сказанное, и проглоченное.

Нет обиды во взгляде его.

Живой взгляд, блестящий, молодой.

Хитрый.

- А смерти человека-темницы и боится он, Малах Рубежный. После смерти ему ведь в гниющей плоти еще двенадцать месяцев по закону обретаться, до выхода на свободу. Не выйдет ли Ангел - безумцем? свет - тьмой?