Азамат Козаев - Ледобой

Шкура уже многое видел, многое намотал на длинный ус. Не спешил. Ждал. Вперед не бросался. Сивый глядел исподлобья. Шкура выставил вперед левый локоть, правую руку занес над головой и ребро ладони резко повел вниз, как будто меч. Дружинные шумно выдохнули, все знали, Шкура ладонью камни колол. В голову придется – размозжит. Безрод убрался. Шкура опять выставил левую руку, правую сложил в кулак. Подошел на верный шаг и ударил, однако на полдороге разжал кулак, нырнул в пояс Безроду, обхватил ручищами и вздернул на вес. Прижал к себе, и так сдавил, что иным послышался хруст. Сивый и бровью не повел, ладонями обхватил голову противника, сдавил. Шкура все сделал правильно, ближе остальных подобрался к победе, вот только хребет Безрода оказался крепок не по виду. Соловей будто столб раздавить пытался. А как сжал крепкое тело в ручищах, как распробовал ту крепость собственной грудью, так и понял, что кончина подошла. И сам того не заметил. Шкура зашатался, заблажил, разомкнул руки, выпустил Безрода, обнял голову и со страшным криком рухнул, как срубленное дерево. Из носа, ушей, рта текло, глаза налились кровью, даже из уголка глаза выбежала кровавая слеза.

– Ты. – Сивый показал на Остряжа. Из восьми битейщиков он остался шестым и последним. Торопь и Лякоть сложили головы в битве.

Безрод недобро ухмыльнулся. Все тело ныло. Не хотел калечить всерьез, медлил, не бил, но этот последний едва жизни не лишил. Сивый встал против Остряжа и замер. И едва тот начал двигаться, ушел навстречу живее стрелы. Резко вскинул руки к лицу противника, и Остряжь отпрянул, увидев смертоносные пальцы у самых глаз. Сивый подшагнул вплотную и швырнул последнего битейщика через бедро. Только сапоги в воздухе и мелькнули. Все успели только два раза моргнуть, а Остряжь лежал на спине и жадно глотал воздух. Легче всех отделался, только в голове шумит и в груди гудит, будто не сердце часто бьется, а в било бьют.

Безрод, тяжело дыша, медленно оглядел угрюмые лица дружинных, не пропустил ли кого. Парни стояли молча, не роптали. Всякий дурак свое получил.

– В долг не прошу, но долги возвращаю, – прошелестел Сивый над телом Остряжа. Двое приводили незадачливого битейщика в память. Остальных уже унесли в город, в дружинную избу отлеживаться. Коряге и Дергуню под бочок. Сивый нашел свой полушубок, набросил на плечи, тут же сдернул. Жарко. Так, волоча в ладони, и пошел в город. Руки дрожали, тело ныло. Бил бы насмерть – вышло скорее и легче.

Зима пошла на убыль. Все чаще Безрод стал поглядывать на восток, туда, где лежал Перекрестень-остров, а на нем стояло Торжище Великое. Пленные оттниры всю зиму ходили за ладьями, готовили к весеннему спуску на воду. Как настанет весна, часть полуночников обменяют на пленных боянов, соловеев, млечей, а те, что останутся, присягнут новому ангенну, которым для них станет Отвада. Рабы-то из них никудышные. Слишком гордые. Помрут, а меч на метлу не променяют. Да и слишком это расточительно, все равно, что подметать улицу хвостом жар-птицы. В ожидании весны Сивый часто сиживал на заднем дворе. Для воев стал своим. Часто приходили дружинные помладше, ровно к старшему брату, за тем, за другим. К воеводе боязно, словно к отцу идешь. Известное дело, отец и по шее накостылять может. Вот и шли к Безроду за словом, за делом. Сивый никого не гнал, но глядел на парней удивленно. У самого душа не на месте, все вверх дном, кому он может помочь? А однажды на задний двор пришел один из Неслухов. Мялся за спиной, переступал с ноги на ногу, наконец, кашлянул. Сивый замечтался, не услышал. Оглянулся, брови изумленно поползли вверх.

– Я тут это… – Неслух комкал в руках шапку. – Ну, в общем… Как бы это словами сказать… Ну, я слыхал, что тебе на человека только раз посмотреть… Вот князю помог…

До Безрода стало понемногу доходить.

– Никак жениться удумал по весне?

Неслух выдохнул.

– Ага! Как брат полег, мать обоих заклевала, женитесь да женитесь! И осени ждать не захотела. Мало ли, говорит, что.

– Ну, а я тебе зачем?

Неслух отчего-то зашептал, как будто могли подслушать.

– В сваты зову. Рука у тебя легкая, твой след удачлив. Ты на нее толечко глянь. Говорят, в душу глядишь, истину человека видишь, а с меня, дурня, что возьмешь? Смотрю на нее и ничего не вижу, только глазищи синие, синие. Может, глаза мне отводит, может злая она, может быть, я зачарован!

– А скажу, что зла – не возьмешь? – Сивый усмехнулся.

Неслух почесал затылок.

– Не-е! Все равно возьму. Только боюсь, если норов не вовремя явит – прибью ненароком. Мне бы загодя знать.