Дэвид Геммел - Легенда

Мир меняется, и скоро Реку станет негде укрыться.

Он подумал о Хоребе и его дочерях. Шестьсот лет дренаи насаждали цивилизацию в мире, плохо приспособленном для этого. Они завоевывали, поучали и правили, в целом, мудро. Но теперь они пришли к своему закату, и новая империя уже готова подняться из крови и пепла старой. Рек снова подумал о Хоребе и рассмеялся. Старый хрыч определенно выживет, что бы ни случилось. Даже надирам нужны хорошие гостиницы. Но его дочки? Что будет с ними, когда орда ворвется в город? Кровавые картины замелькали у Река перед глазами.

– А, будь все проклято! – вскричал он, скатился с кровати и распахнул покрытое льдом окно.

Зимний ветер хлестнул угревшееся в постели тело, вернув Река к настоящему и к долгому путешествию на юг. Он подошел к скамейке, где лежала приготовленная для него одежда, и быстро оделся. Белую шерстяную рубашку и синие тугие штаны подарила ему славная Дори; камзол с шитым золотом воротником напоминал о днях былой роскоши в Вагрии; овчинный полушубок с золотыми завязками дал Хореб, а длинные, до бедер, сапоги из оленьей кожи достались Реку от некоего усталого путника в захолустной гостинице. «И удивился же тот, должно быть», – подумал Рек, вспоминая, как всего месяц назад прокрался со смесью страха и возбуждения в комнату к проезжему. У платяного шкафа стояло высокое, в полный рост, бронзовое зеркало, и Рек окинул долгим взглядом свое отражение. На него смотрел высокий мужчина с каштановыми волосами до плеч и холеными усами, очень представительный в своих краденых сапогах. Рек натянул через голову перевязь и вдел в нее меч в черных с серебром ножнах.

– Герой, да и только, – сказал он с кривой усмешкой своему отражению. – Хоть картину пиши.

Он вынул меч и сделал выпад, косясь на зеркало. Запястье не утратило гибкости, и хватка оставалась твердой.

– Фехтуешь ты недурно, – сказал он себе, – этого у тебя не отнять.

Он взял с подоконника серебряный обруч – свой талисман, похищенный некогда в лентрийском борделе, – и надел себе на лоб, откинув за уши темные волосы.

– Может, на самом деле ты не так уж хорош, – сказал он отражению, – но, клянусь всеми богами Миссаэля, по виду этого никто не скажет! – Человек в зеркале улыбнулся ему глазами. – Не смейся надо мной, Регнак Скиталец. – Он перебросил плащ через руку и спустился в зал, окинув взглядом ранних посетителей. Хореб окликнул его из-за стойки.

– Ну вот, Рек, совсем другое дело! – Трактирщик в насмешливом восхищении откинулся назад. – Ты точно вышел прямиком из поэмы Сербара. Выпьешь?

– Нет. Погожу еще малость – лет так десять. Вчерашнее пойло до сих пор бродит у меня в утробе. Собрал ты мне отравы в дорогу?

– Ага. Червивые сухари, заплесневелый сыр и ветчина двухлетней давности. А еще фляжка самого худшего…

Разговоры смолкли – в таверну вошел провидец. Полы выцветшей синей одежды хлопали вокруг костлявых ног, и посох постукивал по полу. Рек с отвращением отвел взгляд от его пустых глазниц.

Старик протянул руку, на которой недоставало среднего пальца.

– Посеребри ладонь – узнаешь будущее, – прошелестел он, словно ветер в голых ветвях.

– И зачем они это делают? – шепнул Хореб.

– Ты про глаза? – спросил Рек.

– Ну да. Как может человек сам себе выколоть глаза?

– Будь я проклят, если знаю. Они говорят, будто это помогает им прорицать.

– Все равно что урезать себе некий орган, чтобы лучше любить женщин.

– В этом что-то есть, дружище Хореб.

Старец, привлеченный звуком их голосов, приблизился к ним с протянутой рукой.

– Посеребрите ладонь, – пропел он.

Рек отвернулся.

– Ну же, Рек, – подзадорил Хореб. – Послушай, что сулит тебе дорога. Вреда не будет.

– Ты заплати, а я послушаю.

Хореб полез в карман своего кожаного передника и опустил в ладонь старца мелкую серебряную монету.

– Скажи, что ждет моего друга. Свое будущее я знаю и так.

Старец присел на корточки, достал из своей потрепанной сумы горсть песка и рассыпал вокруг себя на полу. Потом вынул шесть костяшек с вырезанными на них рунами.

– Это ведь человеческие кости, да? – прошептал Хореб.

– Так говорят, – ответил Рек.

Старик в полной тишине завел песнь на древнем языке, бросил кости на песок и провел пальцами по рунам.

– Вижу правду, – сказал он наконец.

– К чему мне правда, старик? Расскажи лучше красивую сказку с прекрасными девами.

– Вижу правду, – повторил провидец, будто не слыша его.