Юлиана Чернышева: Кривые дорожки к трону

Статьи во всех изданиях столицы пестрели якобы достоверными подробностями ночной попытки переворота, в результате которой пострадал первый наследник престола. Точное его состояние известно не было, но газетчики все равно умудрялись делать предположения и выдавать домыслы относительно реального положения дел за правду. Список лиц, причастных к заговору, поистине поражал и включал в себя множество аристократов, чьи имена были на слуху, сотрудников департамента правопорядка всех должностей и тех, о ком я слышала впервые. Чистка рядов, как ответил Ирвин на вопрос, действительно ли все они были замешаны в делах тети. Подробностей знать не хотелось.

Имя Тарессы Таури, как, впрочем, и Элейн Роуди, нигде не фигурировало.

Следующую неделю не только столица, но и почти вся страна, за исключением разве что отдаленных сел и деревень, были похожи на растревоженный улей. Шли задержания и обыски, допросы и сканирования, розыск тех, кто успел вовремя скрыться от законников. Судьи и обвинители работали на износ, а о сотрудниках департамента и говорить не стоило — некоторые буквально ночевали на рабочих местах. К счастью, Ирвин к последним не относился и спать всегда возвращался домой. Уставший и измотанный, но это не имело значения, пока он обнимал меня во сне.

Я же на работу так и не вернулась, осознав, что после произошедшего не смогу заставить себя взять в руки артефакт, который, возможно, стал причиной чьей-то травмы, смерти или разрушенной жизни. Джерам таким решением был искренне расстроен, но и отговаривать не стал, верно поняв причины, к этому побудившие. К той грязи, что неизменно сопровождала службу эксперта департамента правопорядка, способен привыкнуть далеко не каждый.

Внезапно образовавшееся свободное время я тратила на отдых и походы по гостям. Месяц шелкового алькова уже истек, но во дворец мы пока так и не вернулись, так что в личные порталисты, а заодно и охранники, кажется, Ир назначил мне Ладамира. А внушение ни в коем случае не оставлять меня одну, сделанное вроде как втайне, я хоть и слышала, но оспаривать и не подумала. Потому что сама страшилась одиночества, хоть и не признавалась в этом вслух.

Таресса снилась мне несколько раз после той ночи. Иногда она представала в образе кукловода, и от уродливо искривленных пальцев тянулись нити к ногам и рукам Ирвина, чьи глаза походили на две полупрозрачные стекляшки. Иногда — в образе суккуба, и тогда одежды ее были ужасно вульгарны, а тело извивалось в диком подобии танца вокруг несопротивляющегося Истара. И хотя утро разгоняло ночные страхи, ощущение от их липких и противных объятий проходило далеко не сразу.

Так что Дэму я была даже рада, без стеснения знакомя с сестрами и их семьями, а потом и с Налиадой, муж которой тоже проводил на работе сутки напролет. И с интересом наблюдала, как язвительный и нахальный Ладамир превращается в саму галантность и воспитанность.

Правда, были и те разговоры, при которых он не присутствовал. В первую очередь в тот день, когда папа, против обыкновения, пригласил меня не в кабинет во дворце или в доме, а на прогулку по арлу Таури. И там, медленно шагая по дорожкам меж кустов и клумб, рассказал настоящую историю того, как у него появилось столько дочерей. Это было настолько непривычным, почти неправдоподобным, что я проронила за все время лишь пару фраз. Остальное же время звучал его рассказ, больше походивший на исповедь. Лицемерная правдолюбка в лице тетушки почти не обманула, но преподнесла все так, как удобно было ей. В действительности ни одна из девочек не приходилась отцу ребенком по крови. Как ни иронично, за исключением меня и Истара. На не прозвучавший же вопрос «зачем?» ответ я нашла сама.

У заривийцев существовало такое понятие, как ана-рак-тари — плата перед богами. Когда человек чувствовал, что он прогневал богов, и желал искупления, то сам назначал цену, которую готов заплатить. И если все получалось, как задумано, то считалось, что грехи прощены. Наверное, принятые на воспитание чужие дети, дочери тех, кто продавал себя за деньги, и были папиным ана-рак-тари. Долгой и кривой дорогой к прощению.

Еще более шокирующим была вовсе не просьба отца ничего не рассказывать сестрам — этого я не собиралась делать и так, а то, что он решил посоветоваться со мной в одном вопросе. И, может, это было не слишком честно по отношению к Нейни, Диатриссе, Беренис, Гвен, Денизе и даже ко мне самой, но двух вариантов ответа быть не могло. Никто из младших больше не должен был выходить замуж по расчету. Отныне каждая из них имела право сама выбирать судьбу и того, с кем ее связать. И что-то подсказывало, что свадьба Клары ждала нас в самом ближайшем будущем.