Валентин Маслюков: Жертва

— Да, — задумчиво подтвердила Золотинка. — Если сильные мира сего не могут найти одиночества… То ведь что выходит: Юлий нашел, разучился понимать слованскую речь и отгородился от всех? — Она и сама удивилась открытию. Но не задержалась на нем.

Это было месяца просинеца в двадцать третий день 769 года.

Золотинка подрагивала — не от возбуждения, от холода. В эту зиму она ужасно зябла и вот однажды, вернувшись домой, кинулась к полуостывшему очагу отогреть руки. В гостиной стоял накрытый стряпухой обед, тоже остывший. Из щелей замороженного окна ощутимо дуло.

— Папа! — каким-то отрывистым, несчастным голосом выкрикнула Зимка, сбегая по лестнице в горницу. — Папа! — Зимка и дома не снимала волчью шубу, она раскраснелась, щеки румянились, но глаза… глаза блестели слезами. — Папа, ты слышал?

Теперь и Золотинка насторожилась, охваченная неясным беспокойством.

— Как же! Все знают! — скривилась Зимка. — Ведь княжич Юлий…

— Излечен? — ахнул Чепчуг.

— Женится!

— Ну что же, — пожал плечами Чепчуг, не понимая этого отчаяния, — дело доброе.

А в груди у Золотинки похолодело, пусто глянула она на свои посиневшие руки и снова на Зимку — румяную и несчастную… медленно опустилась к очагу.

— Принцесса Нута Мессалонская, вот! — воскликнула Зимка, раздражаясь от отцовского спокойствия. — Пока ты тут разглагольствовал, они послали сватов. Нута Мессалонская прибудет морем в начале лета, вот! — И снова она хлестнула отца этим «вот», как обвинением. — Она будет здесь, в Колобжеге, вот!

— Нута Мессалонская? — пробормотал Чепчуг, несколько смутившись. Совиные глаза замигали. Однако трудно было сбить его на пустяки, старый лекарь не задерживался на второстепенных обстоятельствах, если только Зимка не брала на себя труд разъяснить ему значение каждого пустяка в отдельности.

— Да, кстати! — продолжал Чепчуг, оживившись, как это всегда с ним происходило, когда случалось набрести на занятную мысль. — В предгорьях Меженного хребта с западной, мессалонской его стороны — известно ведь, что хребет непреодолим, — на той стороне его, это совсем другая природа, разница удивительная — да. Там встречается дерево карнаух, плоды его собирают поздней осенью нарочные сборщики — карнаухи…

Зимка дико глянула на отца, готовая разрыдаться, он этого не заметил. Тогда ей пришлось привести намерение в действие. Чепчуг так и осекся на плодах карнауха, недоуменно озираясь. Но Золотинка не оказала ему поддержки и молча вышла из комнаты.

Слухи подтвердились. По городу говорили, что княжич Юлий будет встречать высокородную невесту в Колобжеге, на пристани, при первых шагах мессалонской принцессы по слованской земле. И что Юлий прибудет в Колобжег заранее, по видимости, не позднее травеня. Ожидается наплыв гостей из столицы. Несколько сот или даже тысяч придворных, включая высших сановников государства.

Эти подробности ошеломляли. Трудно было представить себе, чтобы в стране нашлось такое количество кочующих по празднествам придворных и сановников. Чем они все там занимаются при дворе в перерывах между свадьбами наследников престола? И сколько же это они истопчут башмаков, танцевать-то, поди, придется напропалую и день, и ночь? — гадали сапожники. Портные мерили гулящую толпу локтями бархата, атласа, камки и лучших сукон — от подсчетов рябило. Купцы ворочали в голове тысячами пудов хлеба, мяса, масла, яиц, круп, пудами восковых свечей, лесной дичины. Дух захватывало и в голове кружилось, когда мысли обращались к потокам вина и пива. Исподволь начали расти цены, обещая к лету невиданный скачок. Кабатчики суетились, заполняя подвалы. Дело доходило до новых вывесок, до мытья закоптелых потолков и стен. Возбуждение охватило весь город. Замужние жены и едва вошедшие в возраст девицы, все, кому позволяли средства, кинулись кроить и перекраивать. А кому средства не позволяли, кто не имел ни малейшей надежды попасть на придворные или общегородские торжества, ограничивались тем, что старые наряды перелицовывали. У кого не были и этого — одни лохмотья, ходили по улицам, разинув рот, и слушали сказки о бочках вина на улицах — пей не хочу! и государевых пирогах, таких больших, что придется каждому по кусочку.

Золотинка тоже достала праздничное платье и долго над ним раздумывала. Выводы были, по видимости, неутешительные, потому что примеривать платье не стала, свернула его со вздохом и вернулась к делу. В лавке ждали ее полголовы серы, которые нужно было перетереть в пыль, а затем смешать с известью и дегтем. Спускаясь вниз, слышала она в комнате Зимки голоса и смех — там теперь работали две швеи и толкались с утра до вечера приближенные Зимкины подруги.