Я все же вернулась…Танцовщицы, в отличие от людей, всегда держат свои обещания.
Огненные лилии на белом мраморе. Им не место в этом мрачном месте, они будоражат его вечный покой и умиротворенность. Я принесла тебе именно огненных лилий, потому что когда-то ты подарил их мне. Каменный соловей с арфой вместо пышного надгробия. «Здесь покоится величайший из менестрелей, некогда пробуждавший своей волшебной песней людские души…» — золоченые буквы померкли от времени, как стерлось твое лицо из людской памяти. Им остались только твои песни, полные страсти и Огня…
Я пришла…но уже слишком поздно, и ты не сможешь мне спеть. Жаль…
Только от чего течет огненная слеза по щекам? Это просто соринка, попавшая в глаз. Не больше и не меньше! Но сердце не обмануть. Оно слишком многое помнит, чтобы поверить в очередной самообман, за которым ты хочешь спрятать чувства.
Танцовщицы дарят людям Огонь, согревая своим теплом. Но никто никогда не согреет саму Танцовщицу. Они черпают силы из Огня в своем сердце. Когда он затухает — они умирают в яркой последней вспышке. Танцовщицы одиноки — слепящий Огонь нельзя занести в дом и заключить в очаг. Он потухнет, постепенно угасая. Это плата за Огонь, бушующий в сердце, за способность ходить по углям. Но плата горькая, порой убивающая своей жестокостью.
Каждый раз, танцуя с Огнем, разжигаешь вечно кровоточащую рану на месте сердца. Привязанность, любовь, страсть — это жаркие угли, по которым тебе предстоит ходить всю жизнь. Это мой дар и проклятие. Я никогда не знала другой жизни, но она и не была мне нужна…
Спой мне, менестрель! Теперь я поняла — тебе тоже суждено стать последним в своем роду. Скоро люди забудут об Огне и начнут повсюду греметь извечные войны…Тебе дадут в руки смертоносный клинок, и сгорит в огне твоя сладкозвучная лютня. Менестрель не должен быть воином. Он не умеет убивать. Ты умрешь с этой простой истиной на устах, потому что люди не склонны помнить .
Спой, менестрель, спой мне, чтобы не было так грустно…
«Танец — это жизнь», — упоенно шептали юные танцовщицы. Страсть в их глазах была сильнее любви или веры. Обе они теряли со временем сладость, отравляли послевкусием сомнений, щемящим ощущением пустоты. Огонь же танца сжигал дотла и забирал душу без остатка. Но каждый раз древняя страсть возрождалась, ловила приманкой свободы новую жертву, поэтому была вечна. Многие юные девушки мечтают стать танцовщицами. Так верят в свободу птицы, которых никто не успел поймать.
«Жизнь — это танец», — качала головой молодая наставница. Ее глаза становились темными и непроницаемыми, и как никогда остра была мысль, что внешность не является мерилом возраста для души.
— Госпожа Мейталь, к вам господин Хэлавир с дочерьми. Что им ответить? — голос у десятилетней вестницы по-детски счастливый, ей доверили честь сообщить о прибытии гостей самой главе храма.
Молодая женщина, которую назвали госпожой Мейталь, улыбнулась, выскользнула из плена собственных мыслей и произнесла:
— Скажи им, что они могут подождать в центральном зале.
Мейталь задержалась у зеркала, поправила волосы и накинула тонкую накидку на плечи. Она не собиралась мучить гостей ожиданием, подобная мысль показалась бы ей оскорбительной, просто традиция требовала, чтобы глава храма выглядела, как подобает преемнице легендарной Шадарэ.
Пальцы Мейталь замерли в нерешительности перед разноцветными веерами, лежащими на полке. Одни казались слишком дорогими, вычурными, другие при всей красоте могли навести мысль о неуважении. С раннего детства ей говорили, что самое страшное — оскорбить долг недостойным поведением, нарушить незыблемую цепь традиций, ведь тогда не останется ничего, кроме смерти. Мейталь выросла, но страх остался, вылился в потребность идти по выбранному пути, не делая ни шагу в сторону. Подобная судьба казалась немыслимой для танцовщицы, чья переменчивость вошла в легенды. Что ж, она выбрала своим путем танец, жила в нем и не просила большего.
Лепестки цветов вишневыми каплями легли на раскрытое полотно. Знаменитых мастеров прошлого наделяли мистической властью дарить веерам души. Изысканно и в то же время просто, достойное украшение для главы храма.
Иногда Мейталь тяготило, что она слишком молода для роли верховной жрицы, покровительницы тех, кто часто оказывался мудрее или старше. Но глава храма танцовщиц всегда была молода, и голос традиций милостиво разрешал сомнения.
Читать дальше