Олеся Ермакова: Сборник рассказов

Гость, которому в храме не подарили танца — неугоден всем существующим богам. Гостеприимство танцовщиц очаровывает, лежит в глубинах веков незримым правилом, обязательством.

Хэлавир был почетным гостем, поэтому удостоился того, что сама глава храма вышла для него танцевать.

Веер раскрылся, как крылья диковинной птицы, вишневые лепестки затанцевали, закружились в вихре, увлекли за собой. Резко распахнулись черные глаза, всколыхнулись края шелковой накидки, лучи харитского солнца нехотя коснулись темных волос и слишком светлой для здешних мест кожи. Мейталь начала танцевать.

Она давно знала, что в танце острее проявляется ее чуждость, непривычность этому миру. Каждым движением, жестом, взмахом веера она вспоминала далекое место, некогда звавшееся домом. Горы и холмы, манящую умиротворенность природы, разноцветных рыбок, стрекоз, едва касающихся гладкой поверхности пруда, непохожие на здешние осени и весны, людей с темными волосами и другим разрезом глаз. Иногда Мейталь казалось, что мастерство ее танца, увековечивающего призрачные образы, проистекает из отчаянного страха все это однажды забыть.

Танцовщица посмотрела в глаза младшей дочери Хэлавира полные восторга, азарта и восхищения, на серьезное лицо старшей, и замерла, позволяя себе вспомнить. Они были детьми той женщины. Ее единственной богини. Тогда Мейталь звали совсем не так…

Чжан Мей не хотела умирать. Ей только исполнилось двенадцать, она была дочерью чиновника и больше всего на свете любила танцевать. Еще недавно отец обещал отвезти их в древний город, где правитель всезнающ и мудр, а женщины собирают волосы наверх и ходят в ярких дорогих платьях. Умирать столь рано печально, некрасиво. Пламя охватило картины деда на стенах и подобралось к циновкам, она начала задыхаться, но попыталась сдвинуть с места упавшую балку. Балка не поддавалась.

Люди, принесшие с собой ненависть, устремились на север, к дому безмятежно спящего в утренний час наместника. Ветер шептал, что они несут с собой запах тлена и смерти, огонь жадно разгорался от пущенных стрел, отражался в темных глазах. Мей не могла знать, что ее крики о помощи некому было услышать.

Крыша проиграла в схватке с драконом, огненные крылья прикоснулись к ней, лаская в жарких объятиях. Говорят, те, чью душу забрало себе пламя, в следующих жизнях не могут найти покоя от жажды. Последнее, что увидела девочка: младший брат, ради которого она и бросилась в огонь, выполз из дома и, борясь с дымом и кашлем, звал сестру. Угасающее сознание попыталось поймать этот голос, оставить последним воспоминанием об ускользающем мире. Чжан Мей больше всего на свете хотела жить, но надеялась, что умереть смогла достойно.

Огонь не оставил ее и после смерти, белоснежное пламя обжигало кожу, окружало со всех сторон, разрывало сухое от жажды горло. Чжан Мей никогда не верила, что попадет в ад. Но это место было адом, и она ничего не могла поделать. Что-то забытое, неуверенное внутри шептало «так нечестно». Дочь чиновника только покачала головой, и темные глаза с опаленными ресницами встретили слепящее солнце. Тут нет ничего странного или нечестного — стоило проснуться раньше и спасла бы обоих. Младшая сестренка сейчас с мамой на Небесах, Мей подобной милости не заслужила.

Ее ад был жарой пустыней с неясными тенями на линии горизонта. Она знала, что такое пустыня, поэтому поняла сразу: не стоит верить миражам. На раскаленном песке боль от ожогов принимала новые оттенки. И тогда Чжан Мей подумала, как глупо было не пожелать смерти. Прикосновения лепестка к водной глади, беспамятства и покоя.

Женщина была миражом, тенью мертвого дерева или просто порождением измученного сознания. Или богиней, одной из небесных драконов, умеющих принимать человеческий облик. Каштановые волосы богини падали на плечи, Чжан Мей смотрела в теплые карие глаза и думала, что видит мираж — даже богини не бывают такими прекрасными. Прикосновение женщины накрыло волной успокоения, покоя, нежности. Удивительно, как в такой жар ее руки оказались прохладными. Вспомнилась мама, ласково обнимающая, прижимающая к груди. Похожая на надломленный цветок в нарядном шелковом халате, улыбающаяся тихой, угасающей улыбкой. Тени, танцующие на поверхности пруда. «Мей, ты теперь старшая».

Холод ее ладоней не казался теперь иллюзорным, с каждым прикосновением женщина забирала боль, одаривая светлыми лучами сочувственной улыбки. «Все будет хорошо», — обещали ласковые прикосновения. Чжан Мей поверила, признала над собой власть чуда — даже если оно окажется миражом — и закрыла глаза.