Екатерина Мурашова - Кто последний? – Мы за вами!

Кларк говорит: Анри. И больше ничего не добавляет. Митра говорит: дядя Анри и тетя Вельда. Мне не нравится. Но Стефани говорит: так надо. Я спросила у Анри: может быть, он хочет, чтобы Кларк называл его отцом? Анри сказал: ни в коем случае, его отец – Кларк-старший. Я думала, он обиделся, но он пояснил. Он хочет, чтобы я рассказывала Кларку об отце, чтобы ребенку было до конца понятно, почему ему рассказывают об этом мужчине, и он хочет, чтобы Кларк-младший вырос похожим на Кларка-старшего. Первую часть я поняла, ему кажется, он займет место Кларка, просто воспользовавшись его отсутствием – Анри очень честен, и не может позволить себе такого. Однажды он спросил меня: Если бы Кларк был жив, и мы встретились, ты ведь и не заметила бы моего существования? Я долго не могла ничего ответить, потому что не знала, а потом подумала и ответила: Той Вельде, которая была с Кларком, ты попросту не понравился бы. Не заметить тебя нельзя. Она просто постаралась бы поменьше с тобой общаться. Но сейчас я – совсем другая Вельда. Анри опустил глаза и очень противно захрустел пальцами. И я поняла, что он все время боялся, что как и с Кларком-младшим, просто воспользовался случаем… И что я тоже так считаю… Мне, как всегда, стало жаль его. Он удивительный человек – как холодный вечер конденсирует туман над нагревшимися за день лугами, так и Анри умеет извлекать боль прямо из среды, создавать ее из ничего, из пространства, из разности температур.

А вот второе – непонятно. Зачем Анри нужно, чтобы Кларк-младший был похож на отца? Он и так похож на него. Фотография Кларка лежит в моем столе. Когда-то Анри спросил, не хочу ли я повесить ее на стену, он не будет против. Я сказала: обойдешься, и посоветовала ему полечиться у Эсмеральды от обострения мазохизма. Он долго и облегченно смеялся. Недавно я смотрела на эту фотографию, и думала о том, как сын похож на отца, а Анри подошел сзади и сказал: «Я видел несколько фотографий Кларка. На что бы он не смотрел, в его глазах всегда отражалось небо.» – И я поняла, как это удивительно точно, и заплакала, а Анри обнял меня, посадил к себе на колени и долго укачивал как маленькую. Мне было очень приятно, и после этого я стала замечать, что в глазах Кларка-сына тоже всегда отражается небо.

Кларк проснулся раньше нас и прибежал к нам в кровать. Мне нравится поднимать его над собой на вытянутых руках и смотреть на него снизу вверх. Он вытягивается в струнку и замирает, только глазенки блестят. Но Кларку больше нравится, когда так делает Анри. Он забирается на него верхом, сгибает руки Анри, кладет их ладонями вверх, сам ложится на них грудью и командует: поехали! Анри пытается отказаться, говорит, что он слабенький, я предлагаю свои услуги, но Кларк неумолим: «Нет, ты сильный, сильный!» – пищит он, и Анри покорно выжимает его вверх, хотя это явно не доставляет ему никакого удовольствия.

– Пойди посмотри, что там на улице, – просит Анри, Кларк бежит к окну, шлепая босыми пятками, а Анри пытается отдышаться.

– Унылая серая мокрость, – говорит Кларк, приподняв штору, и уходит к себе, одеваться. Через некоторое время он наденет на себя все, что найдет, задом наперед, шиворот-навыворот, ноги в рукава и так далее, и, очень гордый собой, придет обратно. И мне будет очень трудно убедить его, что в этом состоянии нельзя идти в детский корпус, и надо кое-что совсем чуть-чуть подправить. Зато он подчиняется любым командам Митры, подчиняется так, как будто Митра дрессировщик, а он – проходящий выучку щенок. Иногда это даже злит меня.

Некоторое время мы лежим молча. Я думаю о том, что Митра все же сильно влияет на Кларка и я ничего не могу с этим поделать. Прошлой осенью Митра научился читать и – пропал. Кларк чуть ли не единственный, с кем он сейчас регулярно общается. Однажды я решилась спросить Стефани: как ты с ним?

– Я беру его на руки, – сказала Стефани, – прижимаю к себе, пою ему песни. Или он рассказывает мне. Тогда я молчу.

– Так и надо, – сказала я. – Ты очень умная.

Стефани засмеялась и я впервые услышала, что у нее очень горький смех. Точнее, не горький, а с горчинкой, как жженый сахар, который я очень любила в детстве.

– Ты не должен делать того, чего не хочешь, – говорю я Анри. – Ты уделяешь Кларку достаточно внимания и вполне можешь не потакать его капризам.

– Кларк-отец делал бы для него больше, – грустно возразил Анри, а мне вдруг пришла в голову замечательная мысль.

– Хочешь, я рожу ребенка от тебя?

Нормальный вопрос. Нормальное положение – женщина живет с мужчиной, они близки, любят друг друга, не собираются расставаться. На станции, в отличии от города, деторождение поощряется. Я в хорошей форме, у меня отличный индекс. Ну, и надо же как-то внести личный вклад в борьбу с вымиранием человечества. Не словом, а делом… Все нормально… Но когда это у Анри были нормальные реакции? Таким белым я видела его только в родовой палате. И дыхание снова стало прерывистым и словно через силу, как тогда, когда он подбрасывает Кларка к потолку.