Екатерина Мурашова - Кто последний? – Мы за вами!

– Анри, ты что – серьезно все это говоришь?

– Абсолютно, а что?

– Ну, то есть ты допускаешь, или допускал… что по станции бегают какие-то разумные муравьи и что-то такое делают, и все понимают и на самом деле они уже умнее людей…

– Ты не поняла, – Анри говорил ровно и всячески подчеркивал свое терпение, но Вельда видела, что он уже на пределе. – Каждый отдельный муравей ненамного умнее клеток человеческого организма. Нельзя же говорить об уме, допустим, эритроцитов, селезенки, или островков Лангерганса. Если что-то и могло подвергнуться преобразованиям, то это муравьиное сообщество в целом, которое (и это было известно уже давно) в каком-то смысле представляет собой единый организм. По крайней мере имеет единый управляющий центр – это уж наверняка.

– Ну а что такое этот управляющий центр? Такой здоровый муравей в муравейнике, или какая-то особая архитектура сосновых иголок, из которых этот самый муравейник сложен?

– Я же тебе говорил – никто этого толком никогда не понимал. То есть были всякие гипотезы, конечно, биополе там и всякое другое, но ни одну из них никому доказать не удавалось.

– Так значит, по твоему надо искать муравьиное гнездо где-нибудь невдалеке от компьютера, а потом как-нибудь пытаться вступить в контакт с населяющими его муравьями? Как они, кстати, между собой общаются?

– С помощью запахов… Ты выслушаешь меня сегодня или нет?

– Так я же и так слушаю, – искренне удивилась Вельда. – И очень внимательно.

– Прежде, чем вступать в контакт с окружающими станцию муравейниками, я немного поразмышлял. Это никогда не вредно, ты согласна? Так вот, нет никаких данных, что за последние несколько сотен лет муравьи как-нибудь видоизменялись. А любое существенное эволюционное преобразование, чего бы оно ни касалось, сопровождается изменением фенотипа.

– Да ну? Кто бы мог подумать! – усмехнулась Вельда. – А что это значит?

– Фенотип – это, грубо говоря, совокупность внешних признаков организма.

– А почему бы им не поумнеть, оставшись внешне такими же?

– Потому что в генотипе любого вида все взаимосвязано. Нет таких хромосом, их участков или даже отдельных генов, ответственных за «ум». Если бы муравьи, пчелы, или любые другие животные стали разумными, обязательно что-нибудь изменилось бы и в их облике и во внешней стороне их жизни. Ничего похожего с лесными муравейниками не произошло.

– Но, может быть, где-нибудь появились какие-нибудь другие, изменившиеся муравьи, но их никто никогда не видел. Допустим, они прячутся…

– Да, это в принципе возможно. Но этот путь ведет в тупик. С равной долей вероятности мы можем предположить, что от нас прячется кто угодно: муравьи, собаки, сойки, дождевые червяки или даже популяция видоизменившихся и сбежавших со станции стульев… Затруднения возникли бы, пожалуй, только у слонов. Да и то только в том случае, если в программу видоизменения не входило измельчание и переход на иную кормовую базу… И тогда я стал думать дальше…

Вельда чувствовала себя весьма неуютно. Ей хотелось возразить Анри, но именно в этот раз она почему-то не решалась это сделать. Все получалось как-то странно. Анри сам признал, что предложенный Вельдой вариант развития событий возможен, но оттого, что он не просчитывается логически, Анри как бы сбросил его со счетов и продолжает рассуждать так, как будто его и не было. Но ведь эти самые дождевые червяки вполне могут существовать и тогда все дальнейшие размышления и действия просто бессмысленны. Значит, надо либо найти способ проверить этот вариант, либо все время иметь его в виду. Но Анри… Ого! – Вельда почувствовала что-то вроде ожога от простой и в то же время невероятной догадки. – Все это могло значить только одно: Анри был прав и вовсе не кокетничал, когда говорил об ограниченности собственного мышления. Он сам знает об этом и предупреждал Вельду. Она не поверила ему тогда и вот, убедилась сейчас… Но то, что она наконец заметила это, в свою очередь, означает, что… На этом месте своих размышлений Вельда поставила аккуратную бетонную стену темно-серого цвета. Достаточно! – сказала она себе. – Знать не хочу и думать не желаю на эту тему! – и она снова вернулась к тому, что говорил Анри.

– … Таким образом получается, что все, что я смог придумать, есть абсолютно невероятная ерунда, – грустно закончил Анри. – И вот парадокс: что-то есть, но это что-то ничем быть не может. Как его решить? Был такой народ: древние греки, так вот они…