Цветы были правы, опасаясь приближающегося города, и отсюда я слышал их поднимающийся крик. И затем я услышал несущийся в музыке ветра голос Пана, порицающего их из Аркадии: «Будьте немного терпеливее, все это ненадолго».
Однажды Время, когда оно бродило по миру, и его волосы были седыми не от старости, а от пыли разрушенных городов, зашло в мебельный магазин, в антикварный отдел. И там оно увидело человека, затемняющего древесину кресла краской, бьющего мебель цепями и имитирующего в ней червоточины.
И когда Время увидело, что кто-то другой делает его работу, оно встало рядом с ним и некоторое время критически наблюдало.
И наконец оно сказало: «Я работаю не так», и окрасило волосы человека в белый цвет и согнуло его спину и провело несколько морщин на его хитром лице. Затем оно вышло и зашагало дальше, в могущественный город, который был утомлен и болен и слишком долго беспокоил поля, уставшие от его давления.
Я был между Горагвудом и Дрогэдой, когда внезапно увидел город. Это был маленький город в долине, казалось, окруженный легкой дымкой. Солнце проникало сквозь нее и золотило так, что все это напоминало старую Итальянскую картину, где ангелы движутся на переднем плане, а все остальное скрывается в золотом сиянии. И я знал, что вокруг города, насколько можно было увидеть с земли, хотя и нельзя точно разглядеть сквозь золотой дым, пролегают пути бродячих судов.
Вокруг, по всем склонам холмов, расстилались путаные линии маленьких полей, и снег будто ради опыта сталкивался с ними; но птицы уже перебирались в защищенные места, поскольку все предзнаменования указывали, что снега выпадет гораздо больше. Дальше несколько небольших холмов сверкали подобно роскошной защите, прорванной веками, и упавшей с земных границ Рая. И вдалеке во тьме горы беззаботно смотрели в сторону моря.
И когда я увидел серые и безмятежные горы, стоявшие там, где они стояли, когда города и цивилизации Аравии и Азии возникали подобно крокусам, и подобно крокусам рушились, я задался вопросом о том, как долго будет висеть дым в долине и маленьких полях на склонах холмов.
Поля, где не пасется скот
Так сказали горы: «Созерцайте нас, даже нас; старые седые горы, на которые опираются ноги Времени. Время на наших камнях сломает свой посох и споткнется; и все равно мы будем сидеть величественно, как теперь, слушая звук моря, нашей старой единорожденной сестры, которая лелеет кости своих детей и рыдает о вещах, которые она совершила.
Вдали, вдали мы возвышаемся над всеми вещами; поддерживаем небольшие города, пока они не состарятся и не оставят нас, чтобы уйти в страну мифов.
Мы – неувядаемые вершины».
И мягко облака приплывали из далеких мест. От скалы к скале, от горы к горе, от Кавказа к Гималаям мчались они мимо солнечного света на спинах штормов, и праздно взирали с золотых высот на гребни гор.
«Они уйдут», сказали горы.
И облака ответили, как я мечтал или представлял себе:
«Мы уйдем, разумеется, мы уйдем, но на наших полях, где не пасется скот, гордо бродит Пегас. Здесь Пегас скачет и щиплет не траву, а песню, которую жаворонки приносят ему каждое утро с далеких земных полей. Цокот его копыт разносится по нашим склонам на восходе солнца, как будто наши поля сделаны из серебра. И вдыхая дуновение рассветного ветра расширяющимися ноздрями, со вздыбленной головой и дрожащими крыльями, он стоит и смотрит с наших огромных высот, и фыркает, и видит чудесные войны далекого будущего в складках и изгибах тог, которые покрывают колени богов».
Отползая от могилы павшего, червь встретился с ангелом.
И вместе они рассматривали королей и королевства, и юношей и девушек, и города людей. Они видели стариков, тяжело восседающих в креслах, и слышали детей, поющих в полях. Они видели далекие войны, воинов и окруженные стеной города, мудрость и зло, и великолепие королей, и людей всех стран, которых касался солнечный свет.
И червь сказал ангелу: «Смотри на мою пищу».
«Мммм… Всякая плоть-трава…» – пробормотал ангел, когда они шли по берегу моря, «и ты можешь уничтожить даже это?» И червь побледнел от гнева, поскольку три тысячи лет он пытался уничтожить эту черту и все равно ее мелодия звучала в его голове.
Поэт пришел в большую страну, где совсем не было песен. И он глубоко оплакивал нацию, у которой не нашлось ни единой дурацкой песенки, которую можно было бы напевать вечерами.
Читать дальше