Лорд Дансени: 51 рассказ

«Вы никогда не знали ни русалок, ни фей, ни прекрасных богинь древности, вот где самое лучшее». Он умолкал, когда официанты приближались к его столу, но легко возвращался к разговору, как только они уходили, по-прежнему обращаясь к пустому стулу.

«Вы знаете, я видел Вас здесь в Лондоне на днях. Вы были в моторном автобусе, спускающемся с Ладгейт-хилл. Автобус шел слишком быстро. Лондон – хорошее место. Но я буду рад оставить его. Именно в Лондоне я встретил леди, о которой вам говорил. Если бы не Лондон, я, вероятно, не смог бы ее встретить, и если бы не Лондон, у нее, вероятно, не было бы так много развлечений помимо меня. Он разделяет наши пути». Он сделал паузу, чтобы заказать кофе, пристально взглянул на официанта и положил соверен ему на ладонь. «Не нужно цикория», сказал он.

Официант принес кофе, и молодой человек опустил какую-то таблетку в свою чашку.

«Я не думаю, что Вы приходите сюда очень часто», продолжал он.

«Ну, Вы, вероятно, хотите идти. Я не отвлеку Вас надолго от вашего пути, ведь у вас множество дел в Лондоне».

Затем, выпив кофе, он упал на пол возле пустого стула, и доктор, обедавший в этом месте, склонился над ним и возвестил взволнованному управляющему о видимом присутствии гостя молодого человека.

В суде олимпийцев Любовь смеялась над Смертью, потому что смерть была неприглядна, и потому что любовь не могла помочь смерти, и потому что смерть никогда не делала ничего стоящего, и потому что любовь делала.

И Смерть возненавидела этот смех и изводила себя мыслями о своих ошибках и о том, что она могла сделать, чтобы покончить с этой невыносимой пыткой.

Но однажды смерть влетела в суд как на крыльях и Они все заметили это. «Что с Вами теперь случилось?» сказала Любовь.

И Смерть с некоторой торжественностью сказала Ей: «Я собираюсь напугать Одиссея»; и натянув на себя серый дорожный плащ, вышла через двери ветра, устремив свой взор к земле.

И вскоре она прибыла в Итаку – в тот зал, который был так хорошо знаком Афине, – открыла дверь и увидела там знаменитого седовласого Одиссея, склонившегося к огню и пытающегося согреть руки.

И ветер через открытую дверь резко дунул на Одиссея.

И смерть подошла к нему сзади и внезапно вскрикнула.

И Одиссей продолжал греть свои бледные руки.

Тогда Смерть подошла поближе и начала дуть на него. И через некоторое время Одиссей обернулся и заговорил. «Хорошо, старый слуга», сказал он, «ваши хозяева были добры к Вам с тех пор, как я заставил Вас поработать для меня возле Илиона?» И Смерть некоторое время стояла молча, поскольку думала о смехе Любви.

Тогда Одиссей произнес: «Давай, подставь мне плечо». И он тяжело оперся на эту костлявую палку; а потом они вышли вместе сквозь открытую дверь.

В далекой южной земле два темнокожих молодых человека сидели за ресторанным столиком вместе с женщиной.

И на тарелке женщины лежал маленький апельсин, хранивший в сердце злобный смех.

И двое юношей смотрели на женщину, не отрывая глаз, и они немного ели и много пили.

А женщина улыбалась обоим одинаковой улыбкой.

Тогда маленький апельсин, таивший смех в сердце, медленно скатился с тарелки на пол. И темнокожие молодые люди тут же бросились его подбирать. Под столом они внезапно столкнулись, и скоро они начали говорить друг другу резкие слова, а ужас и бессилие боролись с разумом каждого, пока разум не замер в беспомощности. И сердце апельсина смеялось, и женщина продолжала улыбаться; и Смерть, сидевшая за соседним столом tete-a-tete со старым джентльменом, встала и подошла поближе, прислушиваясь к ссоре.

Это был голос цветов в Западном ветре, чудесном, старом, ленивом Западном ветре, дувшем непрерывно, дувшем сонно, дувшем в Грецию.

«Леса ушли, они пали и покинули нас; люди не любят нас больше, мы одиноки в лунном свете. Большие машины мчатся по красивым полям, их пути жестоки и ужасны на земле и под землей.

Подобно раковым опухолям, города скрывают траву, они гремят в своих логовах непрерывно, они блестят вокруг нас, уродуя ночь.

Леса ушли, O Пан, леса, леса. И ты далеко, O Пан, так далеко».

Я стоял ночью между двумя железнодорожными ветками на краю Мидленд-Сити. По одной из них, по-моему, поезда проносились каждые две минуты, а по другой проходили два поезда за пять минут.

Совсем близко были сияющие фабрики, и небо над ними выглядело пугающим, как в лихорадочных снах.