Карен Налбандян - Полюби, Маруся, Феаноринга

— Можешь перевязать, — кивнул человек с мечом одному из спецназовцев, деловито осматривая клинок. Отразив несколько десятков пуль, лезвие, изрядно раскалилось — но в остальном было в полном порядке — Кисть упаковать не забудьте, лёд в холодильнике. Через минут пять можете эвакуировать, — и обращаясь персонально к командиру, добавил:

— А взгляды за столько лет можно и пересмотреть.

Он подошёл к огромной круглой двери. Звонким, молодым голосом пропел несколько тактов странной, почти детской песенки. И сорокатонная плита из мифрил-вольфраммового сплава, со всеми своими запорами и секретами — дрогнула и поползла.

Сильмарилл был там. Он протянул к нему руку — и замер.

Теперь, столько тысяч лет спустя Камень уже не поражал чёткостью граней. Потускневший, в царапинах, теперь он больше всего смахивал на простой кусок мутного стекла.

И только его свет оставался тем же. И в этом свете возвращалась память.

…Звон клинков. Мечущийся свет факелов. Хруст позвонков часового — плохо, наверное умирать на следующий день после такой победы.

Ночь после Великой битвы. И они с братом — последние солдаты разбитого отряда — готовятся принять бой со всей армией Валар. Спиной к спине — умереть в славной битве с мечом в руке и Сильмариллом в другой, прикрывая спину брата — такая смерть стоит того, чтобы жить.

И Голос: "Не стрелять. Пусть идут".

Битвы не получилось. Умереть не получилось. Оставалось жить — не как воинам, а как заурядным ворам и убийцам.

А потом — пришёл стыд. Страшный, обжигающий. В свете камней не оставалось места для лжи — даже для лжи во спасение.

Когда спрашивает сердце

Как ты ему ответишь?

Кровь в Альквалондэ. Дым пылающих кораблей. Кровь. Смерти — тысячи смертей. Теперь он переживал каждую из них — и с каждой из этих смертей умирал целый мир. Дагор Дагорат повторяющийся раз за разом — тысячи раз. Кто выдержал бы это? Можно было умереть — или сойти с ума. Он ушёл в безумие. Безумие подарило забвение.

Он стал каплей в огромном человеческом море — одним из многих. Проживать жизнь за жизнью. Воевать и любить. Убивать и не давать убить себя.

Сейчас всё повторялось. Только вместо стыда — страшная скука. Второй раз проходить тем же путём. Зачем?!

Ответ не находился. Потом до него дошло, что к нему кто-то обращается.

— И что дальше? Я тебе шарф принесла. Надень, простудишься.

— Дальше…Всего лишь очередное наступление на грабли. Только и всего. Сейчас попробуют подорвать дверь. С какой-то попытки может и получиться. Драться буду.

— А потом? Сколько ещё так?

— Сколько? А сколько понадобится. До тех пор, пока стоит этот мир.

— Этот мир? — эхом повторила она.

— Этот, — и вдруг осёкся.

Снаружи перестраивались для нового штурма горчичные береты — не догадываясь, что штурм этот станет последним для каждого из них. Впрочем, может и догадываясь.

Серая скука отступала, уступая место грозному веселью.

— …Пока стоит этот мир….

Камень, сделанный рукой Феанора, ещё продолжал висеть в воздухе, когда на него неуловимым движением обрушился меч работы Феанора. Освобождённый Свет залил всё вокруг… И всё кончилось.

Они стояли посреди зелёной весенней равнины. Вечерело. Их было только двое в этом мире — он и Маруся.

Волосы её огненной медью блестели в лучах заходящего солнца, и она казалась ему незнакомый и невыносимо прекрасной.

— И вдруг мне явилось видение Арды Возрожденной: вечное настоящее, где могли бы жить эльдар, совершенные, но не завершенные, жить и бродить по земле, рука об руку с Детьми Людей, своими избавителями, и петь им такие песни, от которых звенели бы зеленые долы, — пробормотал он, — Третья тема? Надо попробовать…

"…В Москве и Московской области низкая облачность с осадками, ветер северо-восточный, пять-десять метров в секунду".

— Лорик, а давай бросим всё и махнём на Красное море. Представляешь: бархатный сезон, пальмы, солнышко…

Тот, кого назвали Лориком, молча смотрел в окно. Москву заметало. Билась на улице белая муть, сквозь которую едва-едва пробивался свет уличного фонаря.

— Хорошо бы… — Он открыл холодильник, мрачно осмотрел пустые полки. Пусто и чисто, лишь ютилась где-то на второй полке большая банка с творогом.

— А ничего серьёзнее?

— Лорик, ты же сам говорил, тебе худеть надо.

— Надо… Марусь, переключи, а? На НТВ. Там сейчас новости.

Маруся — рыжая, полноватая — переключила телевизор, хотела что-то сказать и осеклась.