Карен Налбандян - Возвращение в Арканар

Когда Антон в пятый раз услышал о визите дона Рэбы в Институт Экспериментальной истории, его мутило.

Чрезвычайный и полномочный посол Арканара вызывал у сотрудника Института лишь одно чувство — глубочайшей жалости. Жалости, что тогда, шесть лет назад не дал воли своему бешенству. «И тянутся с тех пор передо мной глухие окольные тропы».

С некоторых пор Антона мучило сомнение: кто же сошёл с ума — он, или весь остальной мир?

«Святой Орден — гарант программы просвещения Арканара''. «Дон Рэба — единственный надёжный союзник Земли в Запроливье». «Патриотическая школа — первый светский университет в Империи». Когда он слышал такое, ему начинало казаться, что вокруг бредят все. Тогда он вызывал на экран свой индекс здоровья и пытался убедить себя, что в Совете сидят настоящие профессионалы, которые видят перспективу дальше него. Помогало слабо.

Антон злобно мотнул головой и уставился в трактат отца Нанина. Когда-то с такой работой он справлялся играючи: освоить опус — выделить смысловые слои — вычленить основную мысль. С этой рукописью возился уже неделю.

Сосредоточиться не удавалось никак. К тому моменту, как Антон добирался до конца длиннейшего периода, начало уже прочно выпадало из памяти. Мучила тревога за Киру — две недели ни единой весточки. Вдобавок, неудержимо клонило ко сну — сказывалась безумная ночь.

Гуляли соседи. С вечера потолок сотрясал походный марш Пица I «Крепче, воин, сжимай топор». Звукоизоляция второго уровня не спасала. После четвертого прохода Пица I внезапно сменил светский романс «Я как цветочек аленький». Под романс Антону почти удалось заснуть, но тут грянула притопами и прихлопами бесшабашная:

Этнографы придавали ей огромное значение. «Первая Арканарская песня на русском языке, несомненный признак интеграции культур». Одних диссертаций не меньше десятка.

Впрочем, окончательно взбесила Антона не она — следующая. Хоть пелась тише, лучше и под гитару. «Заточим длинные ножи о камни мостовой». Бывшего наблюдателя передёрнуло: «Марш серых рот». В висках застучало. Дальше — провал в памяти — ровно настолько чтоб оказаться этажом выше.

Сквозь красный туман он разглядывал их — полдюжины тупых рож, бессмысленные улыбки, запах перегара.

…Рожи и представления не имели, как близко оказались к летальному исходу, когда послали на «Ы» чудака-соседа да показали на прощанье нож.

Антон с трудом подавил в себе благородного дона Румату, возжелавшего поучить смердов правилам вежливости.

Деревянной походкой он спустился к себе — и тут до него дошло. С потрясающей ясностью ему представился забрызганный кровью потолок.

«Прав, прав доктор Александров! Только повторная реморализация», — Антон тупо смотрел в стену, — «Записаться завтра же, сразу после работы». Такие срывы случались всё чаще…

Вернувшись домой, он нажал на кнопку вызова аварийной службы. Заспанный голос с великолепным арканарским акцентом поинтересовался: «Чего? Поют? Убили кого?». Узнав, что пока-таки никого, голос отключился и на повторные вызовы не реагировал.

…Вряд ли кто смог бы объяснить, отчего арканарские рабочие предпочитали селиться именно в этом районе. Наверное, сказывалась близость ульмотронного завода. В одном Антон был почти уверен — на несколько километров вокруг он оставался единственным землянином. Собственно, и его-то никто не держал — только гордость, да полжизни, прожитых на этой улице, да Кира. Желание сохранить всё так, как было. По себе он помнил, как это важно — Дом, куда можно вернуться. Оттого и поддерживал здесь безукоризненный порядок.

Заглянул в комнату Киры. Её книги, её огромный плюшевый медведь… тут каждая вещь помнила её. Вот только вид за окнами становился год от года всё более безрадостным. Загаженные детские площадки, пни на месте старого парка, фасады домов в жирных кляксах копоти. Арканарцы любили шашлыки под открытым небом.