Дэвид Геммел - Вечный ястреб

— Так и есть. Он замечательный муж.

— Страх как не хотелось бы его убивать. Этот парень, признаться, мне по сердцу. Пусть поищет свой риск в другом месте.

— Хорошо, я поговорю с ним еще раз. Ты уверен, что это твой бык?

— Еще бы я не уверен! В ночь его пропажи Интош с семерыми людьми шел по пятам за твоим муженьком, но тот передал добычу своему Арсису, а Интош остался с носом.

— Вот бесился-то он, должно быть, — пряча улыбку, сказала Мэг.

— Он поклялся, что отрежет Касваллону уши и будет носить их на шее.

— Это не из-за быка. Говорят, как-то раз, вернувшись домой, Интош увидел, что постель его смята, а лучший меч бесследно исчез.

— Нехорошо. — Маггриг сам не сдержал усмешки. — Этот меч я подарил Интошу после победы на Играх.

— Хочешь, я отдам тебе и его? Интош наверняка будет рад получить меч обратно.

— Теперь он скорей зароет его у свинарника под навозной кучей, чем хоть раз возьмет в руки.

— Касваллон хотел его взять на Игры.

— Боги, женщина! У него что, вовсе совести нет?

— Я ничего такого не находила.

Дверь внизу хлопнула, и стало слышно, как кто-то насвистывает.

— Что ж, пойду поздороваюсь, — сказал Маггриг.

— Будь с ним полюбезнее, — попросила Мэг, взяв отца за руку.

— Полюбезнее — это как? Спросить, много ли добра он награбил?

Мэг обняла его за шею, поцеловала в бородатую щеку.

— Я люблю тебя.

— Ох, не в строгости ты росла, — усмехнулся отец. — Всегда получала то, что хотела.

Они сошли вниз. Касваллон, гревший руки у огня, лукаво сощурился:

— Как поживаешь, отец?

— Да уж чего хорошего, когда у тебя зять ворюга! — рявкнул Маггриг.

Мэг вздохнула и оставила их одних.

— Можно ли так говорить с мужем собственной дочери?

— В злосчастный день ты переступил мой порог. — Маггриг прошел к столу, налил себе меду, посмаковал. — Знакомый вкус. Такой мед Интош варит.

— В самом деле?

— Только этого мне и не хватало для полной радости. — Маггриг скорбно смежил глаза. — Под окном пасется мой племенной бык, в кубке плещется мед моего доброго друга.

— Поздравь его от меня. Лучшего я не пробовал.

— Непременно. А Гаэлен где же?

— Я отправил его в деревню знакомиться с другими ребятами.

— Разумно ли это?

Касваллон, посерьезнев, налил и себе.

— Этого все равно не минуешь. — Он предложил Маггригу стул, сел напротив, отпил глоток. — Он парень хороший, Маггриг, но много испытал на своем веку. Как бы они его не обидели. Агвейн у них верховодит.

— Зачем же ты послал его к ним?

— Поучиться. Человек только и делает, что учится выживать. В городе он прошел неплохую школу — теперь должен усвоить, что в горах жизнь точно такая же.

— Горькие слова. Будто и не твои.

— Все меняется, и я тоже. Я видел, как аэниры разграбили Атерис. Они орудовали, как лисы в курятнике.

— Я слышал, ты встречался с ними в горах?

— Было дело, — хмыкнул Касваллон.

— Двоих убил, говорят.

— Убил. Поневоле.

— Как думаешь, они нападут на нас?

— Война неизбежна.

— Согласен с тобой. Ты уже говорил с Камбилом?

— Он на дух меня не выносит, — засмеялся Касваллон. — Если я говорю «добрый день», он это принимает за оскорбление.

— Так поговори с Леофасом. Подумайте, как вам быть.

— Да, пожалуй. Он человек сильный.

— Больше того, он хитрый.

— Прямо как ты.

— Точно. Как я.

— Я повидаюсь с ним. А за свои стада можешь не беспокоиться, я этим больше не занимаюсь. Атерис отбил у меня вкус к подобным делам.

— Рад слышать.

Касваллон вновь наполнил их кубки.

— Разве что за Интошевым медом еще наведаюсь.

— Я бы не советовал.

Агвейн обсуждал, как им проучить низинника. Еще с десяток парней — сыновья старшин, которые сами со временем станут старшинами — сидели около сына лорда-ловчего широким кружком и слушали молча, без возражений. Гвалчмай тяготился этим. Сам сирота, он знал, что такое одиночество и холод внутри. Его не обижали лишь потому, что он всегда забавлял других и состоял на побегушках у старших мальчиков. Страх прочно сидел в его сердце. Когда Гвалчмаю было семь лет, его отца убили за браконьерство на землях Паллидов, мать сгорела от легочной болезни всего через год. Мальчика взял к себе Бадрейг, чей сын был ровесником Гвалчмая. В их доме Гвалчмаю жилось хорошо, но он очень любил родителей и несказанно горевал, потеряв их.

На пороге пятнадцати лет он был самым низкорослым из своих сверстников. Гвалчмай хорошо бегал и метко стрелял, но для первенства в этих искусствах ему недоставало силенок. В беге на короткие расстояния он побивал самого Агвейна, из детского лука на двадцати шагах попадал в цель лучше взрослых фарленских лучников — но большой лук он просто не мог согнуть, да и стреляли на Играх самое малое с тридцати шагов.