Софья Ролдугина - Змиев Угол

На краю поляны Влади обернулся. Парень все так же сидел на земле, запрокинув голову к звездному небу. Он был совершенно реальный, живой, не похожий на призрак или галлюцинацию. Сминались под его руками упругие стебли лесной травы; проседал валежник под тяжестью тела… Влади отчетливо помнил и запах — что-то землистое, кисловато-хвойное, и ощущение теплых ладоней на своих плечах.

Совсем, как человек… Да только не бывает у людей такой странной кожи и змеиного языка.

Сделалось жутко — аж до взмокшей спины.

Влади развернулся и, уже не думая ни про гадюк, ни про медянок, сделал шаг, другой — и опрометью кинулся вниз по тропинке. Ветки хлестали по лицу, трава цеплялась за ноги…

До дома он добежал за десять минут, самое большое.

Легкие горели и болели так, что больно было дышать.

А голова, что самое удивительное, — нет.

Баб Ядзя поджидала Влади, сидя на порожке. Завидев его, сначала вгляделась пристально — а потом заворчала, по обыкновению:

— Явился… Где гулял-то? Уж второй час ночи, мне мамка твоя чуть голову не сняла. Ох, котомку принес! Вот умница, ай, молодец… Давай сюда. И чего трясешься? Видел что?

Надо было бы, наверно, сказать правду — уж бабка-то бы не стала смеяться над небывальщиной, но Влади почему-то отвернулся и соврал:

— Ага, — кивнул и отдал баб Ядзе котомку. — Гадюка на дорогу выползла. Здоровая такая…

— Ох ты, кровиночка моя… — вздохнула баб Ядзя и тяжело поднялась на ноги. — Вот натерпелся-то, небось, после города от наших краев отвыкши… Пойдем, я тебе чайку сделаю, с пирожком. Заодно мамке на глаза покажешься, успокоишь ее…

Лег Влади в итоге поздно. Полночи проворочался, вспоминая, что у камня случилось. И чем дольше думал об этом — тем все назойливей возвращалась мысль, что этого парня он где-то видел. Света на поляне не хватало, фонарик ведь почти сразу завалился на бок и подсвечивал только траву и валежник. Но Влади почему-то уверен был, что глаза у парня на солнце были бы зеленовато-желтые, как у бабкиной кошки Аськи, а кожа на ощупь — теплая, слегка шершавая и будто бы припудренная, хотя и это он тоже ниоткуда знать не мог.

Так он и ерзал на постели почти до самого рассвета. А когда заснул — примерещился ему кошмар. Будто бы свернулась вокруг дома в три кольца огромная змея с золотыми глазами, подняла голову и заглянула в окно к баб Ядзе.

И все бы ничего, плюнуть — и забыть тот сон. Да вот только по утру зелень на грядках была примята — так, словно кто-то волоком мешок тащил через весь огород…

Три дня Влади ходил как в воду опущенный. Мама сразу это заметила и стала вокруг него хлопотать, как вокруг тяжелобольного. То сладкое что-нибудь подсунет, то по волосам погладит, то просто обнимет вдруг… Отец хмыкал и только иногда говорил:

— Ну Оль, не надо, он не маленький все же. Смотри, ему неловко уже.

И только бабка вела себя точно так же, как прежде — ни единой поблажки. Работой нагружала по самое не хочу. Влади чуть ли не весь огород у нее переполол. И, сидя на корточках между грядок, не раз замечал, как шелестела ботва или показывалось на дорожке на секунду гибкое змеиное тело — черный росчерк на земле.

После прополки баб Ядзя обычно отправляла Влади за водой к колодцу. Умывальник наполнялся в два захода, а вот для того, чтоб бак залить, нужно было раз десять сбегать. На восьмую ходку Влади уже уставал как собака и иногда присаживался прямо на землю, опираясь спиной на прохладный сруб. А за колодцем, поодаль, был ничейный сад — яблони, вишни, здоровенный дуб, на который деревенские привесили качели, да две лавки друг напротив друга. Вот там-то и собиралась обычно местная детвора. Самая мелочь, лет пять-шесть — ребята постарше уже в школу днем ходили, в соседнюю деревню. В основном, девчонки одни были; они то кукол приносили и устраивали дочки-матери, то играли в «магазин», устраивая из лавки прилавок, то в «городки» или «биточки»… А иногда, особенно вечером, усаживались в кружок под дубом и начинали страшные истории рассказывать. Влади обычно не прислушивался, но порой, когда отдыхал вот так, краем уха что-то улавливал.

— …а потом появился огромный Змейс! — с жуткими завываниями рассказывала старшая девчонка. Смешная такая, с топорщащимися черными косичками и вся в веснушках. Влади даже имя ее запомнил — Йолька.

— Полоз, Полоз, да? — загалдели остальные.

Йолька сделала страшные глаза.

— Не-е. Полоз добрый. А этот — Змейс! Он был злой. И за то, что мальчик порушил его дом, каждую ночь он приползал и откусывал от мальчика по кусочку! Пока не осталась одна голова! С-с-с!