Наталья Метелева - Венок гор

Драгонь-цвет растет через твое сердце. Дорога проходит сквозь тебя, но ты не видишь ее и ступаешь по бездне, думая, что крепко стоишь на земле. Ты падаешь, мальчик, с ладони своей дороги. Ты пробил мир каменной душой и думаешь, что та яма, куда падаешь, — и есть мир. А это — ты, сам себе ставший бездной.

Ты зовешь себя из бездны, но где ты сам, — тот, кто зовет? Ты един с тем, кто уже там, куда хочешь придти. Ты — один.

Снег падал сплошной завесой. Вель приподнялся на локтях, выдрал себя из ледяной корки, тут же окрасившейся кровью. Не сразу и заметил, что каменный капкан расцепил клыки на ноге. Мальчика ничто не держало. Но идти он не мог. Полз, волоча на руках бесчувственное тело, пока кто-то не ухватил его за шкирку.

— Не туда, сынок. Там пропасть.

Вель попытался разглядеть отца, но тот уже скрылся за летящими иглами снега. И мальчик пополз в ту же сторону.

— Смотри-ка, поднялся! — улыбнулся отец, когда Вель заполз в пещеру.

— Я нашел тебя, папа, — мальчик не смог разодрать спаянные льдом губы. Но отец услышал.

— Я и не сомневался, сынок. А тебя тут подарок заждался. Я еще в долине для тебя его творил, да в кармане с собой унес.

И протянул скрепу, отделанную горным хрусталем — для глаза зоркого, сердца чистого, духа светлого. Точь-в-точь, как потерянный подарок Нетора.

Мать поднесла Велю плошку с чуть теплым отваром, и мальчик долго растапливал лед на губах, прежде чем смог попить.

Он слушал наставления отца. И бесконечно долго учился впитывать, вплетать в себя нити невидимого солнца и жар бурлящих под каменной толщей недр. И видеть боль земли, вспухающую бутонами тьмы. Он срывал боль, как цветы, не давая им распускаться.

Он внимал миру и чудилось ему, что золотистый огонь, плескавшийся в глазах отца, и тихий свет материнской улыбки, и рассветные отблески на заснеженных вершинах Вечьих гор, и солнечные лучи, пробивавшие тучи мириадами стрел, все это — огненный сок, струящийся по ветвям драгонь-древа. Исцеляющий, творящий, неопалимый огонь. Крылья, поднимавшие Веля к звездам. И они светили ласково, как яхонты маминых глаз. Мама ворошила его волосы тихим ветром.

— Прости меня, мама, — шептал Вель, ловя ее ладони. И не мог поймать. Только голос ее шелестел тише ветра.

Ты есть плоть и разум земли, мальчик мой. Ты ищешь драгонь-цвет, а он един с тобой. Он смотрит на мир твоими глазами — других у него нет. Он летит над миром твоей душой — другой у него нет. Он зовет тебя твоим сердцем — другого у него нет. Ты и есть — драгонь-цвет. Без него мы все — глина мыслящая. Без нас он — мощь бесцельная, пустота огненная. Без нас никогда не прикоснуться ему к мирам, не прорасти, не проложить дороги.

Ты — око в сердцевине лотоса, стебель драгонь-цвета. Ты — драг, самое дорогое, что есть во всех мирах. Ты и есть — древо, связующее ветвями листья звезд. Ты — его дорога. Ты сам — дорога, которой идешь. Дорога, которую ты продираешь в небытии. Один — для всего мира. Дорога, хранящая всех, кто когда-либо был: мысль человеческую и след звериный, тень облака и взмах крыла, свет звезд и жизнь солнца. Ты — драг, связующий миры и времена. Ты ищешь себя в бездне, но где ты сам, — тот, кто зовет? Везде, куда протянут луч дороги во тьме. Ты сам — этот луч, мой мальчик. Единый, от начала до другого начала. Ты — один.

— Я не один, пока вы со мной.

— Мы — одно и то же с тобой, сынок. Ты — драг, созидающий путь. И мы — та же дорога, которой ты идешь.

— Ты, вижу, получил то, зачем в горы ушел? — травница покосилась на сильные, здоровые ноги юноши. И снова улыбка мелькнула ящеркой на гладком камне:

— Стал бы я так беспокоиться о своем здоровье! Ты же знаешь, кого я искал.

— И нашел?

— Да. Говорил с ними.

— Лжешь, — устало молвила Порека, — твои отец и мать давно мертвы.

— Живы! — Вель всегда был упрям.

— Значит, ты сам — мертв.

— Я не мертв, — равнодушно сказал Вель, словно его совсем не заботило мнение живых. — Я нашел драгонь-цвет. Это совсем не то, что говорили…

Он осекся. Понял, что давно не слышит его Порека. Глаза ее стали пустыми, бездонными, словно глянули в бездну черного солнца. Травница покачивалась, сжимая виски: «Нет! Не встану в Круг!» — «Даже сейчас, Порека? Смотри, мы нашли ее…» — «Никогда!»

Не выдержать ей. Самые жестокие войны — неслышные, незримые. Когда человек и не видит, что его убивают и родных его, любимых. Живет, как жил, не чуя. Но не тот человек, кто вернулся из Вечьих гор. Вель дотронулся до лба измученной женщины. Туда, где зияла черная звезда. Погасил рану. Травница тише шелеста листьев шепнула: