Валентин Маслюков - Побег

Немудрено, что и Нута задумалась, когда, придя в себя и выглянув из прорехи в кибитке, обнаружила это примечательное произведение искусства. А также распахнутую настежь и подбитую снизу надежным клином дверь — ни один безумец не смог бы затворить ход в питейное заведение. Разинутый зев его отдавал теплым тлетворным духом, в котором плавали размягченные голоса.

Помягчел, как видно, и возвратившийся из этого тумана возчик — немолодой мордатый дядька, без усов, но с бородой торчком и с сальными прядями за ушами. Мятую черную шапку толстого войлока он залихватски сдвинул на затылок.

— Вылазьте, барышня! — сказал возчик на удивление миролюбиво, когда обнаружил в повозке неожиданность. — Приехали.

— Отвезите меня в стан наследника Юлия, я заплачу, — возразила Нута. — Вот! — Она протянула золотую заколку с камешком.

Ценность вещицы слегка окосевший дядька не имел возможности определить, но явленный из кибитки рукав бархатного платья показался ему впечатляющим доводом в пользу таинственной незнакомки.

— А вы, барышня, часом не из немцев будете? — полюбопытствовал он, повертывая в заскорузлых пальцах заколку.

Положительный ответ, вероятно, послужил бы достаточным оправданием загадочному появлению незнакомки, утвердил бы возчика в намерении дать крюку аж на Аять, где находился стан наследника, и покончил со всеми сомнениями относительно золотой вилочки, предложенной вместо платы. На свою беду Нута никакого ответа не дала, не подтвердила и не опровергла догадку возчика и этим его разочаровала. Отодвинувшись вглубь кибитки, она завозилась среди корзин.

— Поезжай в стан наследника. Скоро!

Обиженный возчик, вздыхая, взобрался со второй попытки на козлы и тогда пробормотал себе в утешение:

— А все ж таки божья тварь!

С этим глубокомысленным соображением он и тронул. Однако роковая задержка — тот предварительный крюк за лужу, который понадобился возчику, чтобы заложить все остальные крюки, — эта задержка уже оказывала свое воздействие, ломая замыслы и разрушая надежды. На людных улицах ощущалось необычайное возбуждение, которое возчик по складу своего философического ума не склонен был замечать.

— Из немцев! — уверился он после раздумий. И даже как будто бы просветлел — освободил сердце от тяжести.

Между тем пришлось ему наконец сказать «тпру!». Люди сбегались, переговариваясь на ходу, оставляли лавки, чтобы завязнуть в быстро сбивавшейся толпе. Впереди на перекрестке нескольких улиц, образовавшем род площади, горячился на скакуне пестро одетый мальчик в разрезной шляпе с перьями. Оказавшись в средоточии ожиданий, мальчишка этот или, вернее сказать, юноша лет пятнадцати, вероятно, сын боярский на службе у великого государя, испытывал живейшее удовольствие. Он нагло покрикивал на людей, замахивался плеткой и вздымал коня на дыбы, чтобы показать, что не первый день сидит в седле. Но и потом, чудом не свалившись в грязь, не начал читать грамоту, чего все ждали, а приставил к губам рог и затрубил, терзая притихшую толпу самыми омерзительными и бессвязными звуками, какие тощий мальчишка пятнадцати лет способен извлечь из охотничьего рога. Наконец, он заголосил:

— Великий государь и великий князь Любомир Третий, Словании, Тишпака, Межени и иных земель обладатель, сегодня в год от воплощения господа нашего вседержителя Рода семьсот шестьдесят девятый, месяца рюина в четвертый день незадолго до полудня по соизволению божию скончался.

— Что такое? Что такое? — растерянно повторяли люди, словно не доверяя известию.

— Вы слышали, барышня? — хриплым полушепотом обратился возчик внутрь кибитки. Он и дальше считал нужным пересказывать барышне все, что сумел понять из пространных сообщений вестника, всю эту жуть про рехнувшуюся заморскую принцессу, которая колдовским обычаем прошла сквозь стены, отравив предварительно свекра и почти отравив свекровь. Был зачитан еще один, отдельный указ, приговор боярской думы, который ставил под сомнение наследственные права Юлия, и доводилась до народа нарочно высказанная воля покойного государя поставить на престол Святополка.

— Вот те раз! — повторял возчик себе. И когда обескураженная толпа как-то нехотя стала расходиться, не зная, что говорить и думать, тронул лошадей, за общегосударственными соображениями совершенно упустив из виду, что по одному из только что оглашенных указов городские ворота закрыты для въезда и выезда.