Марина Дяченко - Корни камня

— Отпусти ребенка, ты!!

— Он в моей власти, — как-то ровно, безжизненно отозвался Барракуда. — Пойми это, Онов: ОН В МОЕЙ ВЛАСТИ!

Слезы, уже не сдерживаемые, залили Ивару глаза; в мути их растворилась Регина, пропала Ратуша, пропал зал, и только отец, только застывшее, как воск, лицо отца…

Нет, сейчас он скажет им. Он сейчас приедет, как обещал, он заберет…

Губы Командора шевельнулись — но никто не услышал ни звука.

— Выдержка, Онов, — уронил Барракуда. — Выдержка, здравый смысл… Я не шучу. Клянусь Камнем, я пойду до конца. Решай.

— Забери нас!.. — крикнул Ивар. Нет, ему показалось, что крикнул. На самом деле — прошептал.

Губы Онова шевельнулись опять:

— Чего ты, сволочь, хочешь?

Шум в Ратуше. Железные пальцы освободили наконец Иварово плечо:

— Мы уйдем, и Город не будет нам препятствовать. Более того — он предоставит нам материалы и оборудование по списку… — Барракуда кивнул кому-то за пультом монитора. Регина и Командор одновременно обернулись к маленькому, запестревшему строчками почтовому экрану.

…Слишком много слез для одного дня. Слишком много, но как удержаться, когда мир вокруг трещит по швам, разлезается, виснет неопрятными лоскутами… Ивар перестал понимать происходящее. Отец — вот он, почему же он не прикрикнет на Барракуду, не прикажет ему, не велит… Зачем какие-то разбирательства, эти белые строчки на темно-синем полотне монитора?..

Регина все еще читала, по-детски шевеля губами, когда Командор медленно выпрямился:

— Это немыслимые условия.

— Это условия нашего выживания, — отозвался Барракуда серьезно. — Нашего и наших будущих детей. Считайте, что это наша доля в имуществе Города, нам ведь что-то да принадлежит?!

Мысли Ивара, неповоротливые, как размокшие сухари, долго-долго вертелись вокруг одного слова, пока, много раз повторяемое, оно не теряло смысл: доля… доля… имущество… будто торги… торговля…

— Выполнение этих условий, — голос Регины звонко отдавался в ушах, — резко ослабит Город и сделает его уязвимым.

— Мы тоже уязвимы, — это Барракуда, от голоса его болью ухало в затылке, — и рискуем не в меньшей, а в большей степени…

— Ваш риск — ваше дело, — глухой голос отца. — А Город был до вас… И, надеюсь, благополучно вас переживет…

Ивар встряхнулся. Нельзя раскисать, на него смотрят люди. Он поднял голову и попытался вникнуть в смысл разговора.

— Список надлежит пересмотреть… — это попыталась бороться Регина.

— Я не торгуюсь… — бросил Барракуда устало. — Мои условия вам известны.

— Я превращу тебя в пыль, — процедил Онов сквозь зубы.

— Вместе с ними, — Барракуда кивнул на мальчиков.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, и ослабевшему Ивару казалось, что он видит натянувшуюся в воздухе, болезненно дрожащую струну.

— Предоставление таких средств… требует времени, — проговорил Командор еще глуше. — Я желаю забрать детей немедленно.

Ивар длинно всхлипнул. Отец их не оставит!..

— Обмен, — проронил Барракуда. — Только натуральный обмен.

— Хорошо, — Ивар видел, как дернулась над стоячим воротничком белая отцова шея. — Через десять… нет, восемь часов вам будет доставлена первая партия… Все, что мы можем дать немедленно, приблизительно половина. Я заберу детей.

— Вторая половина?

— Мое слово.

— Нет. Слишком велики ставки. Через восемь часов заберете одного мальчика, по окончательном расчете — другого…

Ивар ощутил, как слабеют колени.

— Хорошо, — медленно согласился отец. — Я заберу младшего.

Ивар почувствовал пожатие брата. Почти нежное.

— Нет, — ровно сказал Барракуда. — Ивар останется с нами. Первым обменяем Саню.

Темно. Темно; издалека, как сквозь вату, слышатся голоса:

— Ребенок… Маленький… Гуманность… Милосердие…

Это женский голос. Наверное, Регина. И в ответ другой, тянущийся, как горячая резина:

— О ребенке позаботятся… В ваших интересах… ускорить поставки…

— Нет…

— Мое условие… решайте… так — или не получите ни одного…

Ивар смотрел прямо перед собой; черный туман понемногу рассеивался, и там, где он разошелся вовсе, маячило, будто в траурной рамке, лицо отца:

— Согласен…

— Дальнейшие условия оговорим по ходу…

Кажется, отец искал его взгляда, но его уже уводили, и рука Сани выскользнула прочь, и мерно сменяли друг друга одинаково серые пол и потолок…

Отец оставил Ивара. Отец оставил.

…Закат стоял плотной красной стеной, клетка была врыта в землю до половины, и леденели руки, сжимающие прутья — но помощи не было. Мимо, по бесконечной дороге, бесконечно уходил в закат Белый Рыцарь, и можно было до хрипоты кричать ему вслед, и звать, и умолять о помощи — он удалялся неотвратимо, без оглядки, удалялся мучительно медленно, и копыта скачущей лошади едва шевелились, будто увязая в смоле, и через силу, как в замедленном кино, развевался плащ, но фигура всадника все удалялась, уходила вслед за невидимым солнцем, а в спину уходившему дышала ночь, ночь накрывала остающегося, того, кто в отчаянии тряс прутья врытой в землю клетки…