Дети немилости

Неле подалась вперед. Дыхание замерло в груди.

На седле перед братом, прямая, словно меч, смертельно бледная, но без следа слез на лице, сидела самая чудесная красавица, которую только видела Неле в своей жизни. По толпе побежал шепоток, другой; Неле напрягла слух, различить, конечно, ничего не могла, но быстро догадалась, кого привез брат. Речи о ней, как ручьи, бежали от камана к каману. Правнучка одного из дзерасских старейшин, Мирале, прекраснейшая невеста гор… Кое-кто говорил, что неплохо бы принести ее в жертву богам: нельзя людям обладать такой красотой, она принесет несчастье. Но прадед ее был силен и любил правнучку как сердце свое — так любил, что дал ей право самой выбрать из тех сотен мужчин, что желали взять ее в жены.

Дурное то было решение: отказал старику разум, любовь возобладала над мудростью. Сотни гордых витязей, не только дзеры, многие воины многих каманов были оскорблены. Мирале выбрала не отважного, не прославленного, не могучего — выбрала хромого бедняка, которого когда-то приютил ее прадед по увечию и сиротству.

Много печалился старейшина, много качал головой. Долго говорил он со счастливцем, но не робкого десятка оказался хромец, не предал невесту, не взял золота, да и понял старик, что любит он Мирале так, как никто другой не будет любить.

…Вороной жеребец стал как вкопанный посреди двора. Итаяс спешился и бережно принял на руки полуобморочную Мирале. Сердце Юцинеле странно дрогнуло… и немедля, закусив губу, девушка поклялась, что будет любить невестку больше родной сестры и служить ей служанкой. «Она утешится, — подумала Неле почти весело, — она, конечно, капризная, своенравная, потому что красавица. Но она поймет. Он… ласковый». Ногти впились в ладони, побелели костяшки пальцев. Неле смотрела, как брат обнимает Мирале, какая улыбка светится на его прекрасном лице, и дыхание спирало в груди, туман в глазах вставал от отчаянной жалости. Она такая красивая. Неужели она — тоже?..

Итаяс никогда не бил своих жен, ни единого грубого слова они не слышали от него, но каждый год он брал двух или трех новых. Одна за другой они умирали в родах или же беременными; до сих пор ни одна не смогла взрастить его семя. Ненавистники в соседних каманах говорили, что Итаяс не сын Ариясу, что каманар Таяна уступил свою жену горному демону, желая получить непобедимого воина; но как бесплоден отпрыск осла и кобылы, так не может человеческая женщина выносить дитя полукровки…

Послышались тяжелые шаги. По спине Юцинеле катились мурашки. Она прижалась к камню, надеясь скрыться за низкой оградкой крыши. Сердце прыгнуло к горлу.

На крыльцо, прямо под нею, вышел отец. Остановился, скрестив на груди руки.

— Кого я вижу, — негромко проговорил Арияс, и в наступившей гулкой тишине слова его отозвались эхом.

— Здравствуй, отец, — улыбнулся Демон. — Радуйся! У меня праздник сегодня.

— У тебя — праздник? — раздельно переспросил каманар. — Со мною ты думал разделить радость? Хорошо же. Подойди ко мне, Итаяс.

Тот вскинул глаза и крикнул:

— Юцинеле!

Сердце так дернулось, что на миг почудилось: разорвалось, и теперь она умрет. Но брат приказывал, медлить было нельзя. Неле, помертвев от ужаса, заставила себя подняться на ноги.

— Иди сюда, — улыбнулся Итаяс.

Она послушно спрыгнула наземь, перемахнув через оградку крыши. Стараясь даже вскользь не смотреть на отца, подбежала к брату — и в руки ей упало безвольное тело Мирале… Неле едва не выронила ее.

Факелы трещали, свистел ветер, а кроме того не было никаких звуков.

— Тебе я могу доверить мою невесту, — ласково сказал Итаяс. — Отведи ее в дом, утешь, дай воды и постель. Я скоро приду.

— Стой, — тяжело велел Арияс.

Юцинеле замерла, быстро поглядывая то на одного, то на другого. Невозможно было ослушаться отца, но и брату невозможно было не подчиниться! Колени слабели от ужаса, еще немного — и Неле вместе с бесчувственной невесткой осела бы наземь, но вдруг гибкое тело в ее объятиях напряглось, холодные пальцы больно впились в плечо: Мирале, цепляясь за нее, вставала на ноги. Неле попыталась найти ее взгляд, но красавица смотрела в землю. Она не плакала.

Улыбка, искаженное отражение улыбки сына, явилась на лице каманара.

— Мне в моем доме ни к чему чужая невестка, — сказал он. — Верни девушку жениху.

— Я — ее жених.

Луна выплыла из-за облаков. Лик ее был бледен, как лик каманара, а глаза Арияса сверкали подобно двум страшным звездам. Он сошел с крыльца и стоял теперь перед Демоном, глядя ему в глаза — такие же, как у отца, светлые, бешеные.