Торн Стюарт: Обитель спящих

На это Конан не без ехидства заметил, что пока святейший кайбон был еще просто Юлдузом, жил в Туране и чтил Эрлика, он не воротил носа ни от хорошо зажаренного барашка, ни от вина. Последним доводом Конана был моток крепкой веревки и обещание вязать Тай Юаня на стоянках по рукам и ногам и кормить насильно. Князь рассмеялся и бросил упрямиться. Конан был прав: когда выбор стоит между жизнью и смертью, ни один светлый бог не поставит тебе в вину некоторое уклонение от его закона. Тем более речь идет всего лишь о еде.

Но князь Тай Цзона согласился не только по этой причине. Он знал, что не слепым случаем, а предопределением судьбы оказался Конан в его княжестве в тот год, когда Тай Юэню перестали помогать травы, а кашель начал выходить с кровью. Не выходя из своего дворца, золотые крыши которого сияли на вершине холма над Тай Чаирой, Тай Юань мог видеть, как он сам говорил, «почти все из того, что есть, немногое из того, что было, и уж совсем немногое из того, что будет».

Его дар предвидения был не искусным умением гадальщика, не мудростью старца, чей жизненный опыт позволяет предсказать многое, а внезапным ответом на возникший вопрос. Иногда ответы приходили раньше, чем возникали их вопросы — и тогда это было как ударившая с неба молния в ночную грозу, когда в белой ослепительной вспышке на миг появляется весь мир, видный до последней травинки, чтобы в следующий миг исчезнуть, оставив боль в глазах и ощущение чего-то огромного.

Порой лишь годы спустя понимал он, что же открылось ему, и эту часть своего дара он считал мучительной и бесполезной.

Когда же требовалось получить ответ на вопрос — урожайным ли будет год, где искать вот уже три дня как пропавшего ребенка, выиграет ли Император Кхитая новую битву — он просто задумывался и получал ответ. Этот ответ приходил ясным и неоспоримым знанием, что будет так, а не иначе. Некоторые ответы приходили сразу, некоторые — день или два спустя, но это скорее зависело не от сложности вопроса, а от того, хорошо ли князь спал минувшей ночью.

Так было с вопросами, приходившими извне. Но существовали вопросы, которые он задавал себе сам, и, если только возможен был на них ответ, он рано или поздно появлялся — либо привычным знанием, либо во сне. Именно во сне в самом начале весны Тай Юань увидел Конана, идущего к западной границе Кхитая в компании девушки-туранки, плосколицего и длиннорукого карлика из северных степей и гиганта-аквилонца. Он не стал выяснять, что свело этих столь непохожих друг на друга людей, лишь порадовался, что его старый друг жив и где-то близко.

Но когда в его снах начал появляться смуглый юноша с резким профилем и темными, недобрыми глазами, ведущий к столице Кхитая войско зингарских рыцарей, Тай Юэнь забеспокоился. Несколько дней спустя и рыцари, и зингарский принц, и Конан, волею богов оказавшиеся вместе на краю света, сложились в четкую картину. И центром этой картины он увидел свое маленькое княжество, Тай Цзон.

Он знал, конечно же, что с приходом к власти нового Императора его княжество окажется в большой опасности. Новый владыка Поднебесной Империи шел к власти так долго и так часто раздумывал, что именно он сделает с той или иной своей провинцией, как покарает непокорных, если они слабы, и подкупит, если сильны, что Тай Юэнь ни на миг не сомневался: мирной и бестревожной жизни в его Благословенном Крае пришел конец.

И дело было даже не в серебряных рудниках, которые тайцзонцы не желали разрабатывать для других, не в сокровищах древних храмов, поглоченных джунглями тысячелетия назад. Хотя Император, несомненно, много бы дал за то, чтобы добраться наконец без помех и до того, и до другого.

Дело было в том, что жители Тай Цзона, не признававшие оружия и охоты, разводившие птицу лишь ради красивых перьев, а скотину — ради шерсти и молока, жили своей, особой жизнью, не похожей на жизнь остальных провинций Кхитая. Император с его многолюдными городами и величественными храмами многоруким богам был где-то далеко. А рядом было родное поле, крошечная деревушка в горах, где все жили на виду друг у друга и бога — вернее, святейшего кайбона, что живет, как известно, тоже рядом, в двух днях пути.

Ибо старшего мужчину в роду князей Тай Цзона, носителя Дара Падды, почитали как бога, единственного защитника и судью. И это раздражало и злило Императора более всего, ибо он считал, что один достоин титула Небеснорожденного.

И потому когда зингарец со своими рыцарями появился при дворе — с дарами от своего брата-короля, Император «подарил» ему Тай Цзон. При условии, что тот сам возьмет его. В случае победы зингарца Владыка Кхитая получал Тай Цзон с его рудниками и сокровищами в храмах, а в случае поражения не терял ничего. Сам вести войска на княжество он побаивался.