Торн Стюарт - Обитель спящих

Живым не ушел никто. Расправившись с командой, он занялся лодками. Он разметал в клочья сухой тростник, он гонял по берегу обезумевших от ужаса людей и, в конце концов, убил их одного за другим, как убивает кот надоевшую ему замученную мышь. У него были свои счеты с людьми.

После побоища можно было осмотреть добычу. Вытащив галеру, он занялся ее исследованием, но не обнаружил ничего путного, пока не добрался наконец до каюты одноглазого хозяина. В сундуке, стоявшем под его кроватью, хранился изрядный запас вина, свежего хлеба и фруктов. Но самая большая драгоценность, завернутая в несколько слоев шелка, лежала в большой корзине, набитой древесной стружкой. Осторожно развернув шелк, он сначала застыл в изумлении, затем весело сказал:

— Xo! Клянусь всеми своими сокровищами, сегодня Раина будет довольна!

Перед ним, величиной всего в две человеческих ладони, лежало зеркало. Но это зеркало было сделано не из запретного серебра, нет. Это было стекло, покрытое тонкой пленкой какого-то вещества, видимо, смеси нескольких металлов. Отражало оно превосходно, и в овале его тяжелой золотой рамы он увидел свою довольную физиономию так ясно, словно смотрелся в поверхность горного озера.

Прихватив сундук и корзину, он двинулся домой, но на этот раз не через водосток, а дальней дорогой. Конечно, ему не терпелось преподнести Раине драгоценную игрушку, стоившую в верхнем мире, наверное, несметные сокровища — недаром она была упакована с таким тщанием. И все же он пошел через все пещеры, описывая круг за кругом по мере того, как спускался с яруса на ярус. Несмотря на то что чудесное зеркало лежало в корзине, как яичко в гнезде, он очень боялся как-нибудь повредить его.

Не прошло и трех дней, как Конан снова начал собираться в путь. Слова Тай Юэня запали в него, как падают семена в плодородную почву — с тем, чтобы прорасти и дать обильные плоды. Он словно сам чувствовал предсказанное неизвестное Нечто, ждущее его где-то у края мира, и стремился ему навстречу, жадный и нетерпеливый. Князь отрядил пятерых вендийцев на большую охоту, засадил прях за ткацкие станы, а кузнецам велел заново закалить все оружие троих друзей и починить порванную кольчугу Сагратиуса. Поскольку стражи-вендийцы время от времени нуждались в обновлении своего оружия и доспехов, такая работа не была непривычна местным мастерам, и они потрудились на славу. К полнолунию все было готово, и Конан, осмотрев сделанное, сказал, что наутро они могут двигаться в путь.

Вечером этого дня в его комнату вошел слуга и с поклоном осведомился, не соблаговолит ли великий воин выйти в сад, ибо кайбон хочет поговорить с ним на прощание. Иначе здесь не изъяснялись, и Конан уже привык не обращать внимания на форму, слыша только суть. Суть была в том, что Тай хотел что-то сказать ему именно в этот вечер в своем «Месте Силы», как он его называл. И Конан отправился в самый дальний и потаенный уголок придворцового сада.

По сути, это был не один, а несколько садов, заполнивших пространство между павильонами и галереями дворца. Каждый садик имел свое название, свое настроение и даже свое время года. «Когда ты входишь в сад, сад входит в тебя», — говорил Тай Юэнь.

Конан был равнодушен к нюансам взаимного расположения обломков скал, ручейков, мостиков и деревьев, но хорошо помнил сад Учителя. Тот был не просто украшением, он помогал, ободрял и успокаивал, когда надо, а мог и придать сил и здоровья.

У Тай Юэня сад был скорее сложной и хрупкой игрушкой, требующей постоянного ухода и заботы. Но у самой скалы за дворцом был дворик, полюбившийся и Конану. В него можно было попасть только из личных покоев князя. Сюда не входили служители с ножницами и лопатами, редкая трава и цветы росли в камнях, как им вздумается, и лишь стена дома и земляная скамья, обложенная дерном, говорили о том, что это сад, а не просто кусок земли. Здесь, простирая над скамьей узловатые ветви, росла огромная, тысячелетняя сосна, которую любой кхитайский ценитель выкорчевал бы с корнем — настолько она не вмещалась в крохотные мирки обычных садов, прилизанных и расчесанных.

Но Тай любил приходить к ней и касаться рукой корявого ствола, смотреть, как скачет в ветвях семейство белок, живущее в ее кроне не одно поколение, слушать вечерами сверчков в неухоженной траве. Он называл этот сад «Местом Силы» и, наверное, таким оно для него и было. Конан предпочитал говорить о силе с дубами, могучими северянами, черпающими мощь из самого сердца земли. Но на худой конец могла сойти и сосна — дубы в Кхитае были редки, а в горах не росли вовсе.