Сергей Гомонов - Сокрытые-в-тенях

— И что с нею было потом? — поинтересовался Вальбрас, а Ольсар согласно перевел взгляд с него на доктора.

— Месяца три спала да спала — не ела, не пила, не, прошу прощения, по нужде… Словом — труп и труп, разве что не мертвый. А однажды вдруг проснулась — и ничего не знает, что в те три месяца было, все ей мнилось, что будто только вчера спать легла. Осмотрел ее Кирбарас и никаких хворей не нашел. Прожила она потом еще десять лет и уже по-настоящему преставилась в возрасте пятидесяти семи… или девяти… уж точно и не вспомню ее возраст…

Ольсар склонился над Ваццуки и аккуратно ощупал его одежду.

— Значит, подданные решили, что Ваццуки помер раньше предсказанного срока и тайком его подменили? — спросил Вальбрас, наблюдая за действиями сыскаря.

— Кто знает, как там было…

— Хм! — победно вскричал вдруг Ольсар и вынул из-за подкладки полы камзола месинора небольшой свиток. — Ваццуки — хитрый змей, но тот, кто подложил сюда это — хитрее. Тот, кто подложил это сюда, знал, что он жив. И, думаю, скоро он вернется сюда забрать ожившего Ваццуки.

— Надеюсь только, это не произойдет сейчас! — буркнул Вальбрас.

Ольсар развернул свиток и прочел написанное женской рукою отчаянное послание: « Вы должны знать об ужасах Рэанаты и внушить отвращение к войне своим соотечественникам! Колонизация станет путем гибели остатков этого мира. Во имя священного равновесия Ам-Маа Распростертой, Рэанату нельзя трогать, несмотря на то, что на ней находится, и какими бы благими целями ни руководствовался ради этого месинор Цаллария! Он не может медлить — а мы не можем допустить последнюю битву, иначе все будет ввергнуто в Дуэ! То, что происходит на обратном материке, станет происходить и в Кирраноте. Во имя Ананты, вы, пользующиеся уважением в Целении, внушите это вашему народу! Помогите остановить многовековую вражду! Только вы, вы сами, своими руками и своим умом сможете сделать это, вмешательство правителей здесь бессильно! Ананта проспорит пари Ваццуки и должна будет выполнить его условия, но мы в споре не участвуем и должны противостоять — так хотела она сама! »

— Поистине, это самая умная женщина из когда-либо встреченных мной! — с чувством произнес сыскарь. — Не считая нашей месинары, само собой!

— Вы о ком? — поинтересовались доктор и Вальбрас.

— О ее величестве месинаре Ралувина. О Шессе. Я не знаю, о каком споре идет речь, но подозреваю, что на кону — судьба Кирранота… Ни много, ни мало.

Вальбрас насмешливо блеснул на него глазами:

— Уж если меня чуть в темнице не сгноили за склеп, то за такое нас вообще сожгут и по ветру развеют! Хотя юмор ее величества Шессы я оценил: подсунуть свиток в камзол тому, против кого оно направлено! Тихо!

Все вздрогнули. Где-то наверху, в самом конце коридора, тоскливо кричала сова-сплюшка: таким был условный знак, о котором они договорились с Зелидой.

— Бегом! — приказал Ольсар.

Они сами не помнили, как задвинули крышку и взлетели по лестнице, спотыкаясь на ступенях. Зелида ждала их у выхода, придерживая ворота.

— Там дозор! — шепнула она, тяжело дыша от страха. — Кажется, они заметили, что склеп открыт, но перетрусили и бросились за подмогой.

— Все за мной. Не впервой! — усмехнулся Вальбрас и поманил спутников за собой.

Через несколько минут они во весь опор мчались по берегу к пристани, укрываясь в тени нависающего утеса.

Айнору казалось, будто он лежит где-то неподвижно, а при этом он чувствовал еще, что идет вместе с Эфэ, продираясь сквозь чащу к светлому пятнышку, что маячило вдали.

И однажды все вокруг переменилось, темнота рассеялась, а с нею и сопутствующие мысли.

Пространство ожило красками, формами и уже хорошо забытыми ощущениями такого милого былого. Это вернувшееся пережитое стиснуло сердце Айнора, и он сел прямо на пол, потому что маленькие и еще не послушные ноги не выдержали его.

Он видел своих родителей еще совсем молодыми и удивлялся тому, как хорошо помнит тот рядовой, мало отличимый от остальных день. И мать, и отец были в масках, но Айнор знал, что оба они моложе него нынешнего.

Отец, тихий и очень порядочный, но обедневший аристократ, всегда сторонился шумного общества и нечистых на руку знакомых — то есть, людей, которых он был вынужден приветствовать во время встреч. В силу происхождения у него были связи и возможности возвыситься, но связями этими он пользоваться не желал, даже стыдился их, а возможности считал едва ли честными; да такими были они и на самом деле.