Сергей Гомонов: Послания себе (Книга 3)

Сергей Гомонов, Василий Шахов

Послания себе

Богатство легко унесет время,

слово же не ведает смерти...

Скандинавская пословица

Ты ушел, но ты вернешься,

Ты уснул, но ты проснулся,

Умер ты, но будешь жить...

Отправляйся по водному пути,

Поплыви вверх по течению...

Соверши путешествие вокруг Абидоса

в облике духа, дарованном тебе богами...

Тексты Пирамид

"Дом миллионов лет"

ПЕРВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Оритана более не существовало. Содрогнулась земля, проглатывая то, что еще не сковала жестокая стужа. Молнии полосовали черное, беззвездное небо вдоль и поперек...

Весы Всемирного Порядка стали плавиться, покуда не обратились в столб золотистой, медленно плавающей пыли - такой, какой она бывает в плену солнечного луча. И не рожденное Пятое Солнце, зависшее в темноте небытия, втянуло в себя этот полупрозрачный луч. У Земли больше не было оси. Она летела в безграничном, не подвластном ни разуму, ни фантазии пространству, словно обледенелый ком, срывая с себя покровы, вращаясь так, словно хотела сбросить с себя седоков-укротителей, похожая на взбунтовавшуюся лошадь...

Гибло все, и тем ужаснее это было для осознававших полный крах цветущей цивилизации оританян. Уподобившие себя всесильной Природе, теперь они были беспомощны пред ее гневом, как бесформенные медузы - пред кипучей яростью океанской волны во время шторма. ОНИ были людьми. ОНИ ничего не могли поделать. Никто до этого не знал дня и часа. Никто не знал и того, что это лишь начало. Страшен не сам шторм, а его последствия. Великий Оритан проживет еще сотни лет, но это будет уже не тот Оритан...

Ей ничего не говорили, ибо страшное землетрясение закончилось, а здание кулаптория выстояло целым и невредимым, словно какие-то высшие силы охраняли его. Она видела все это во сне и считала, что все и было сном.

- Туна, я только что - только что узнал, кто "куарт" твоего сына, - старый, как мир, Паском вошел в сектор и, увидев, что она проснулась, присел у ее ложа.

Туна вспомнила, что этой ночью она снова стала матерью. Сон заставил ее забыть столь важное событие, или же что-то иное было тому виной, но в отличие от всех иных женщин, она не сразу же осознала, что у нее теперь есть сын.

Старый кулаптр с детской улыбкой смотрел на Туну-Мин. Он смотрел так всегда и на всех.

- Так кто же? - спросила она хрипловатым голосом; на Оритане этот вопрос означал: "Как я должна назвать своего ребенка?"

- Я думал, что он еще с нами... - с горечью заметил Паском и покрутил кончик носа, - но... видимо-видимо ошибался... Он поторопился вернуться, и это значит, что так нужно... Будь к нему внимательней: это Ал...

- Ал из Эйсетти?! Значит, он... ушел?!

- И вернулся.

Они еще не знали, сколько пристанищ придется сменить ему прежде, чем через полтысячелетия Ал в первый раз отыщет ЕЁ все позабывшую, потерянную, ослабевшую не телом, но душой... Они ужаснулись бы, скажи им кто-нибудь число его воплощений после почти несбывшейся встречи...

Если бы в тот момент у меня еще оставался рассудок, то, клянусь аллахом, я повредился бы им, всем своим нутром видя-слыша-чувствуя-осязая-обоняя эти дрожащие в синем, отчаянно-синем и горячем пространстве, черные спирали!.. Со слабым электрическим потрескиванием и шипением они извивались вокруг меня. Из ниоткуда и отовсюду я вдруг узнал, что спирали охраняли рубеж миров, и тогда вспомнил Данте. Нет, я не хотел входить туда, оставив во владении этих спиралей свою память и надежду! Я заскользил посреди ультрамариновой мглы и ощутил рядом еще нескольких, таких же, как я. На какое-то мгновение мне удалось вступить с ними со всеми во взаимодействие и озариться единственным, но главным: у нас был Проводник, и его прошлое ничем не отличалось от нашего настоящего. К тому моменту я уже мог мыслить прежними категориями.

Спирали поблекли и исчезли. Я увидел внутреннюю сторону своих век. Мои - или не мои? - губы что-то шептали. Да, это говорил я... МОИ ладони скользили по МОЕМУ лицу, и я чувствовал их прикосновение.

- Бисмиллахи рахмани рахим! Ассаллам аллейкум... - вот, оказалось, что я бормотал.

И увидел возле своих колен лежащее на персидском ковре тело человека. Я молился о нем. Я читал вслух Коран, читал на арабском, как помнил...

Висок, храм души этого человека, был пробит, в русых волосах запеклась кровь. Что-то знакомое показалось мне в мертвом...

О, аллах! Я едва не вскрикнул, и тело, в котором я был теперь, из-за меня утратило дар речи.