Сергей Гомонов - Сокрытые-в-тенях

Он прицелился и нанизал на рапиру змеиную голову.

— Меньше дыр! — сказал он, вытряхивая труп из плаща и на всякий случай отсекая твари голову. — Мне в нем еще ходить… Интересно, что она тут жрала?

— Мышей? — предположил доктор, разглядывая дохлую гадюку.

— В скалах-то? — недоверчиво покачал головой Вальбрас. — Вы только Зелиде этого не скажите, иначе сюда сбежится вся прибрежная охрана!

— Во всяком случае, она совсем не голодала, — перекатывая саблей безвольное серое туловище, сказал Ольсар. — Но меня больше трогают не диетические заботы этой красавицы, а ее возможные подружки…

Вальбрас выразил согласие, и дальше они продвигались с огромной осторожностью. По просьбе Ольсара расхититель гробниц помог ему сдвинуть пару крышек с гробов — и внутри оказались одни засохшие цветы.

Будто читая заклинание, Лорс Сорл то и дело повторял, что ненавидит змей. Однако опасения оказались излишни: дойдя до самого конца галереи, спутники не встретили больше ни змей, ни пауков, ни даже сороконожек.

— Смотрите! — воскликнул доктор, указывая на тумбу у последнего саркофага.

В пятне света на камне значилось имя нынешнего правителя Цаллария.

— Значит, настоящий Ваццуки все же умер…

Ольсар и Вальбрас не ответили. Сыскарь указал на дату смерти.

— Похоже, месинор красномасочников у них за пророка! — ухмыльнулся Вальбрас. — Назначить себе смерть через тридцать семь лет, с точностью до дня и часа… Может, он сумасшедший?

Доктор немного успокоился:

— А, значит гроб пуст, как и остальные? — он кивнул на уже пройденные и проверенные саркофаги.

— Вот это мы сейчас и посмотрим! — расхититель гробниц приступил к гробу. — Помогайте мне, господа!

Крышка оказалась немного тяжелее прежних.

В гробу лежало чье-то тело. Ольсар приготовился учуять невыносимый, расторгающий нутро запах смерти, но ничего такого не было и в помине. Не было и аромата бальзамических веществ, благодаря которым труп мог бы надолго сохраниться от разложения.

— Давайте сдвинем совсем…

Они напряглись и стащили крышку на землю. Ольсар поднял правую, спрятанную в перчатке руку лежащего. На удивление, она была хотя и холодной, но не окоченевшей и поддалась с легкостью. Ольсар стянул перчатку, и все увидели, что указательный палец покойника отхвачен вплоть до последней фаланги, а оставшаяся культя вставлена в серебряный напальчник.

— Странно-странно… — сказал доктор. — Простите, никто не станет возражать, если я осмотрю его? Он выглядит так, будто умер час назад и едва успел остыть…

Окружив гроб, они наклонились над телом покойного. Лорс Сорл осторожно снял красную маску, и спутники увидели под нею изуродованное огромным шрамом лицо молодого и в прошлом, до этого ранения, похоже, красивого мужчины. Но теперь заживший рубец стянул кожу, веко правого глаза опустилось вниз, а губа кривилась в вечной односторонней усмешке.

— Тут есть что скрывать… — Вальбрас почесал под шапкой уже начавший обрастать колючей щетиной затылок. — Где его так угораздило? И Ваццуки ли это, Ольсар?

— Это Ваццуки, — ответил тот. — Без сомнения, это он. Вот почему проворовавшиеся чиновники были помилованы — настоящий Ваццуки наказал бы их, не раздумывая! Даже сейчас от него веет величием и властью.

— Отчего же наступила смерть? — пробормотал доктор. — Господа, разойдитесь-ка, позвольте мне его осмотреть!

Лорс расстегнул одежду покойника и обнаружил на его крепком, хотя и сухощавом теле множество застарелых шрамов — таких, словно когда-то несчастного изрубили саблями и пропустили через мясорубку.

— Если он выжил после такого, то что могло свалить его теперь? — рассуждал вслух врач, вынимая из саквояжа зеркальце. — Будьте добры, посветите мне кто-нибудь сюда!

Лорс поднес зеркальце к губам Ваццуки. Едва заметно поверхность затуманилась.

— Он жив и дышит! — воскликнул врач. — Все жизненные циклы в нем приостановлены, но не прекращены! Я не знаю, как это случилось, но вспоминается мне одна история из молодости. Я был тогда только помощником доктора Кирбараса, еще при Ананте XIX. Позвали нас тогда в дом к одному чиновнику из месината — мол, жена его преставилась, а отчего — неведомо. Вот и надо было убедиться, что своей смертью померла бабенка, а то слуги слышали, как на ночь глядя они кричали с супругом друг на дружку, да и сам чиновник той ссоры не отрицал. И так, и эдак ворочал ее Кирбарас — никаких признаков того, что ей помогли расстаться с душой. И выглядела она так, словно только что померла, а мы с доктором смогли прибыть аж на третьи сутки после того, как муж, проснувшись утром, увидел, что жена померла. «Вскрыть надобно, чтобы точно знать!» — объяснил Кирбарас градским сыскарям из месината. А тем-то что: надо — так режь. Лишь бы месинаре отчитаться, что не было смертоубийства. Или что было… Да тут такой гвалт поднялся! Оказывается, одна из прислужниц, очень любившая хозяйку, убивалась и просила повременить с разрезанием. Мол, пустите сначала меня — попрощаться! Доктор рукою махнул — пусть, дескать, прощается, чего уж теперь. А девка та хвать зеркальце — и ко рту его, покойницы-то. Та ведь после осмотра Кирбарасом без маски лежала. Глядь — а на зеркале чу-у-уть заметное пятнышко от дыхания. Живой оказалась покойница наша. Вот такие чудеса!