За поворотом она остановилась, огляделась — и ахнула от изумления. Туннель превратился в коридор, стерильный белый коридор, какие бывают в больницах, в нем пахло дезинфицирующими средствами и мастикой для полов. Он был совсем как настоящий, но только очень уж крошечный — плоские люминесцентные лампы на потолке царапали спину. Следующая лампа мигала и искрилась, как будто собиралась перегореть. Хлоя уже не казалась себе маленькой, наоборот, она стала огромной, ей чудилось, будто она вот-вот застрянет в коридоре. Она поползла дальше — и увидела с обеих сторон крохотные двери, за одной из них разговаривал Максел, но он говорил не с ней, а с медсестрой, горячо убеждая ее в чем-то. Она осторожно закрыла дверь.
Не хотелось, чтобы он заметил ее в таком виде.
Вскоре, когда стены и потолок почти сомкнулись вокруг нее, коридор повернул налево. Обогнув угол, Хлоя очутилась в вестибюле роскошного дома в викторианском стиле. Стены были обшиты дубовыми панелями, на них висели картины. Она словно очутилась на иллюстрации из старой книги со сказками.
Хлоя нахмурилась. До чего же ей это надоело!
Если это Потусторонний мир, ее мир, значит, она сможет сделать его таким, каким хочет. Например, пусть он станет крупнее.
Она остановилась, закрыла глаза. И пожелала — горячо, изо всех сил, как желала на Рождество, или когда должны были объявить результаты экзаменов, или когда Том Уилэн заговорил с ней в школьной столовой.
И стены раздвинулись.
Коридор расширился, потолок ушел вверх. Она открыла глаза и обнаружила, что сидит на потертом ковре. Что она стала нормального роста и может встать. В розетку на стене была включена настольная лампа. Она подняла ее — лампа оказалась мраморная, тяжелая, рука задрожала, но всё же у Хлои хватило сил поднять ее повыше и разглядеть картину на стене. Когда трепещущий свет упал на полотно, она сначала горько рассмеялась. Но смех тотчас же оборвался.
* * *
Кларисса ждала.
Ей не сразу удалось спастись от журавлей, пришлось не один раз сменить облик. Потом, зная, что Вязель остался в живых и непременно придет, она уселась на верхнюю ветку дуба. Глаза у нее были огромные, взгляд голодный, голова неслышно поворачивалась всякий раз, когда по лесной земле пробегала мышка или порхала на ветру ночная бабочка.
Когда он появился, ее совиное зрение было уже готово воспринять его.
Он, как обычно, хорошо подготовился. Летучая мышь — существо маленькое и юркое, ее полет трудно отследить, ее тихий писк еле слышен среди шорохов леса. Она позволила ему взлететь повыше, внимательно следя, как он выпархивает из расселины и медленно поднимается вдоль черной стены, то отдыхая время от времени на увядших стеблях, то снова взмывая вверх, с неукротимой энергией прочерчивая зигзаги.
Она шевельнулась — неслышно. Расправила крылья и скрылась. Как только слабые глазки летучей мыши заметили ее, крошечная зверушка ударилась в панику — тоже беззвучную. Метнулась на балюстраду, поняла, что ошиблась, и порхнула между колоннами.
Кларисса спикировала. Перед ее глазами темнело широкое кольцо черных силуэтов, ноздри улавливали густые запахи леса, уши слышали, как мечется жертва, суетится, падает. Она выставила когти, ринулась на него в непроницаемую темноту замка.
Вдруг ночь словно взорвалась, окутала ее тугой пеленой. Кларисса испуганно вскрикнула, задергалась, стала отбиваться.
Прямо у нее над головой маячила темная куртка.
— Богиня, нам пора помириться, — произнес тихий голос Вязеля.
* * *
Роберт узнал этот коридор — он находился в больнице, вел в палату, где лежала Хлоя. Ему не терпелось узнать, что же там происходит, и долго ли он пропадает здесь по общемировому времени. Несмотря на то, что он явственно слышал голос Максела, священника не видел, а все двери были заперты.
А теперь он очутился здесь.
Это место походило на вестибюль большого викторианского дома; оно было знакомо Роберту, но он не сразу понял откуда, потом вдруг сообразил и воскликнул:
— Хлоина книга!
— Ты ее так и не прочитал, — напомнил Король.
— Нет, не та, что она написала! У нее была книжка со сказками. Этот дом — из «Красавицы и Чудовища». Этот коридор.
Король кивнул.
— Наверное, — грустно проговорил он. Побрел в темноту, к лампе, стоящей на столе. Поднял ее, посмотрел вверх. — Роб, — вдруг сказал он. — Гляди-ка.
Роберт подошел к нему и похолодел.
На стене висела одна из его картин. Та, где был изображен вид с Мельничного холма, он написал ее весной, пока Хлоя лежала на траве и нежилась на солнышке. Нежилась ли? Или писала что-нибудь, заговаривала с ним об этом, а он не слушал, смешивал краски и отделывался короткими «Да» или «Нет».
Читать дальше