Татьяна Талова - Кузнеца дочь

— Спасибо, Эгиль… И прощай!

— Прощай.

Трудно сказать, кто помог в тот вечер Голубе скрыться от чужих глаз — то ли норманнский рыжий Локи, бог хитрости и обмана, решил сыграть шутку — увести у славного херсира рабыню, то ли Даждьбог и вправду вывел дочерь свою на дорогу к дому. Так-то оно так, а Голубы спохватились все равно быстро — и у Вестейна были могучие покровители. И кто же знает, бог какой или просто чутье тайное, или может, сердце чуткое помогло — а из всех посланных на поиски беглянки он первым ее нашел.

Уж насколько прислушивалась Голуба, да озиралась вокруг — а голос сзади ее врасплох застал. Сердце удар пропустило, когда, губу закусив, повернулась она к Даину. Она шла быстро, не останавливаясь ни на миг, однако ж не тягаться ей в беге с северянином — он стоял, совсем чуть-чуть запыхавшись, только взгляд был усталый, больной.

— Все-таки сбежала, — произнес хевдинг, приближаясь на шаг.

— Вестейн… — Голуба не двинулась сначала — а потом отошла на два.

— Впервые по имени назвала, — усмехнулся викинг. — Пойдем со мной.

А что еще мог сказать он? Как удержать?..

— Пойдем… — Вестейн уверенно двинулся к ней.

— Это… Это ты меня, значит, ловить пришел? — безжизненно спросила девушка. Она помедлила чуть-чуть и подняла лук. Положила стрелу на тетиву. Руки подрагивали.

Хевдинг замер, словно напоровшись на стену, руки бессильно опустились.

— Я ведь обещал стеречь тебя…

— Кончилась служба, сторож! — через подступающие слезы бросила Голуба.

— И выстрелишь? Как тогда мечом замахивалась — выстрелишь? — грустно спросил Мертвый. — Проверишь — хорошую ли защиту выковала?

Только тут поняла Голуба, что на хевдинге кольчуга — та самая, дорогая, бесценная. Вспомнилось тут же — как полетел в грязь подарок… Слезы брызнули, руки дернулись, тетива свистнула едва слышно — стрела полетела. Лук Голуба на землю уронила, лицо в ладонях спрятала. Однако ж зря — заметить успела, как хевдинг на колени упал, а в темноте услыхала удивленный шепот:

— Попала…

Тут ровно кто очи и разум Голубе затмил — развернулась она и прочь бросилась, дороги не разбирая, что сил было понеслась.

— Не придет, — обреченно прошептал Стоян Всемилыч, в последний раз глядя на берег. — Чего ждать — не придет…

Уже и волны качали, а все не мог оторвать взгляда от суши купец. И тут — не привиделось ли? — к сосне старой девчонка подбежала, ствол обхватила, насколько рук достало — будто чтоб не упасть. И через миг крик раздался — невнятный, громкий, на стон похожий. А Голубе почудилось — что не услышат ее, кинулась к воде, не задумываясь.

— Плывет! — ахнул Стоян и закричал:

— А ну стой!!! Быстро, кто пошустрей — девчонку из воды вытащите! Крив!

А Криву и говорить не надо — уже нырнул. "Справный парень, — совсем не к месту подумал Стоян. — А то, что по саблю попал — так то не беда… "

Увидев Голубу, Стоян перепугался — мокрая, жалкая, трясется листом осиновым на ветру, хоть сразу на плечи одеяло набросили. И какой же ценой дался ей побег этот?..

— И добралась же! И добралась же, родная! Сбежала-таки! — а та уже носом в кожух уткнулась, заревела. Во всхлипах слышалось что-то про убийство, про чью-то смерть, про стрелу какую-то, про кольчугу дареную… Стоян обнял крепко девушку, зашептал, уговаривать стал, как ребенка малого:

— Ну полно, полно слезы лить… Домой едем, домой… Ни одного норманна больше не увидишь, ничто не напомнит о плене… Полно, домой теперь едем, домой…

Домой плыла Голуба…

И замолк сказитель. Уже в который раз — а тишина стояла совсем другая, не ожидающая, а настороженная, недоверчивая.

— Неужто… и все? — шмыгнула носом молодая весинка. — Неужто конец на этом?

— А кто знает, родные… — погладил бороду старик. — Жизнь Голубина на том ведь не закончилась… А врать я не приучен — не ведаю, что дальше было. Кто знает, где там счастье свое нашла дочь кузнеца… Надеюсь все же, что нашла.

Под утро, с почестями, со словами благодарными провожали старца. И шел он так дальше — как много лет до того, как будет ходить до самой смерти, от деревеньки к городу, от города к деревне с полным коробом былей. Иной раз появлялся дважды в одном селении — узнавали, еще больше приходу радовались. Слушали люди, думали, людей представляли, гадали — а где ж они, о которых старец рассказывает, живут, каково им… Так вот, пройден был город Смоленск, брел деревнями сказитель — и пришел к одной такой деревеньке, дальней, глухой, с лесом побратавшейся.