Ярослава Кузнецова: Доброе слово

А сарай тем временем опустел. Последним кое-как выбрался черный ублюдок, таща за собой уже окоченевшее тело. Трупоед проклятый, чтоб ты подавился.

Вокруг не осталось ни единого живого. Только моя добыча еще дышала. Но и это ненадолго.

Ладно. Пусть отвалят подальше. Еще одной драки… может, и выдержу, но потом долго отлеживаться буду. А сюда, в разгром, никто из наших уже не сунется. Разве только какая-нибудь мелочь безобидная, за объедками с барского стола.

— Подруга…

Очнулся.

— Ну что тебе?

— Воды…

— Обойдешься.

Он повозил головой по тряпью, вздохнул поглубже и раскашлялся. В груди у него хрипело и хлопало.

Человек кашлял, брызгая себе на подбородок розовой пеной, а я сидела и думала — что за хилые твари, эти смертные. Вот этот, например. Ткнули его чем-то острым в грудь — и пожалуйста, человека нет, есть пища для червей. И чего болтал «будь здорова, будь здорова»?.. Себя бы поберег, доброжелатель убогий.

Потом человек лежал, закрыв глаза. Отдыхал. Темные с проседью волосы облепили ему лицо. Пена сохла, пепельной коркой стягивая губы. Больная плоть щедро лучила в ночь напряженный неистовый жар. Я даже видела этот жар — красноватым маревом, ореолом, окутывающим тело. Его дыхание пахло кровью. Человечьей кровью, сладкой, терпкой, пьяной. У меня жгло под языком.

— Темно, — он отдышался и теперь снова смотрел на меня. — Где… эти?

— Ушли.

— А ты?

— А я тебя сторожу. Чтоб не украл никто.

В темных глазах человека дрожало пламя. Он смотрел и смотрел, и я отвела взгляд. Не люблю играть в гляделки, пропасть их побери.

— Я умираю? — спросил человек.

— Да.

— Ты посидишь со мной?

Я не ответила.

Пропасть.

Пропасть.

Поерзала задом по полу, подтянула колени к груди, обняла их. Левое, искусанное, распухло и нудно болело. Болел измочаленный живот. Болела рука. И ухо тоже. Пропасть.

— Подруга, — не унимался человек. — Как звать-то тебя?

— Не твое дело.

— Это… не имя.

— Кайрэ. Кайрэ меня зовут.

— А меня Юго.

— Да знаю я.

— Меня в детстве… обзывали. Юго, Юго, ревет как белуга…

Я фыркнула.

Помолчали.

— А у Юго есть подруга, — пробормотал человек после долгой паузы. — У нее когтей… до черта.

Закрыл глаза и заткнулся, наконец.

Он умер перед рассветом, когда петухи прокричали второй раз. Я, конечно, могла бы его поторопить, да только к этому моменту мне все было едино. Когда он перестал дышать, я натянула одеяло ему на лицо, кое-как поднялась и поковыляла к выходу.

На всплывшее к потолку слабо сияющее пятно я и не взглянула. Еще чего. Сказала только, пнув перевернутую жаровню:

— Пока не рассветет, не вздумай высовываться.

Он не ответил, конечно. Может, и не услышал, а если услышал, то не понял. Впрочем, меня это уже не интересовало. Он сейчас соображает меньше воздушного шарика.

Пропасть.

Все тело затекло и онемело. Ерунда. Теперь я нескоро хоть что-нибудь почувствую.

Буря улеглась, холодный воздух пах снегом и солью. В прорывах туч поблескивали звезды, земля внизу осторожно переводила дыхание. Я летела одна в пустом небе.

Третьих петухов я не услышала, но явственно ощутила перемену в воздухе. Ветер упал, пресекся свободный эфирный поток, будто срезанный ножом. Границы сошлись, беззвучно закрылись двери, оставив после себя только легкую дрожь в тонких слоях. Серединный мир замкнулся словно мыльный пузырь. Где-то за облаками, над краем окоема всходило солнце.

Чувствуя как костенеют крылья, я пошла на посадку. На взгорке топорщился еловый лесочек. Обломком базальта, пущенным из камнемета, я пропахала его насквозь, а за мной ворохом сыпались на землю срезанные ветки. Повезло — я с размаху врезалась в мох и палую хвою. Покатилась было вниз, но застряла растопыренными крыльями в кустах, сикось-накось, лицом вниз. Одно крыло мне удалось сложить, второе уже окаменело и осталось торчать парусом.

Интересно, чем еще одарит меня Господин за то, что я не сумела долететь до своей распроклятой тумбы? Еще семьдесят лет валяния в кустах носом в землю? Где вся радость — наблюдать жизнь муравьев и прочих лесных тараканов.

Ну и ладно. Зато здесь никто не будет лапать меня за голову и говорить глупости.

Ага, а вот и соседка для меня.

В двух шагах от моих кустов, в ямке между камней расположилась маленькая лесная лужица. Края ее были подернуты ледком, но центр уже протаял, и бурая, настоянная на палой хвое вода недружелюбно смотрела на меня.

Рассветный ветер лизнул мне щеку, посыпал спину еловым мусором, потом пощекотал лужице хребет. Темная шкурка поежилась, пошла рябью.