Ярослава Кузнецова - Что-то остается

Редда негромко заворчала. Припожаловал кто-то. Ун вскинул кудлатую башку.

— Тихо, малыш. Спокойно.

Гость за дверью топотал и пыхтел, как медведь. Взлез на крыльцо, кхекнул вежливо. Для верности постучал.

— Слышь, паря. Того.

— Заходи, — я подвинул к себе миску.

Обедает Сыч-охотник. Черт бы побрал этого Борга. Вовремя, как всегда. Небось, опять с тем же самым.

Вошел, покосился на собак. Редда фыркнула, а Ун уселся и принялся презрительно скрести за ухом, вычесывая воображаемых блох.

— Того, — сказал староста, — По делу я, стало быть. От общины, Сыч.

Ну, точно — с тем же самым. Вот принесла нелегкая.

— Проходи да садись, — черпанул из миски. — Что за дело ко мне у общины?

Он кашлянул, с достоинством утвердил зад на лавке, пригладил бороду. Крякнул.

— Тварь эта, Сыч. Споймал бы ты уж ее, что ль? Всю ж скотину перепортит.

Сыч-охотник снова черпанул похлебку.

— Видано ли дело, чтоб нечисть всякая взор Господень оскорбляла? Богоугодное дело совершишь, Сыч!

Я не удержался, буркнул:

— Ловил уж я твою тварь. Не ловится она. А вреда от нее скотине нету.

— Да как же нету вреда, когда Кайд Кузнец нетель свою забил позавчерась, порченая потому что! И мясо ж никто брать не хотел.

— Я взял, — отрезал Сыч-охотник и отправил в рот еще одну ложку…

— Кайд — он кузнец, — гнул свое староста, — В таких делах понимает. Сказал — порченая скотина.

— То — Кайдово дело, — если кто дурак, это надолго, — И с чего бы кузнецу понимать в скотине, э?

Староста сопел. Потом завел по новой.

— Слышь, Сыч. Мы б, того. Всем миром… Денежку бы собрали, Сыч. А ты ж охотник. Ты ж — ого-го! Окромя тебя некому.

Денежка. Денежка — того. Надо взять.

— Сколько? — аж хлебать перестал — жаден Сыч-охотник.

— Ну-у, — замычал Борг, — Это, стало быть… Две гривны, Сыч. Да. Две гривны.

— Мало. Шесть. С половиной.

Шесть с половиной — в самый раз. Может, отвяжется.

Староста запыхтел, жуя бороду. Мне почудился натужный скрип его мозгов. Давай-давай. Думай. Оно полезно. Не стоит тварь никакая шести с половиной гривен, это тебе всякий скажет. Совсем осатанел Сыч от жадности.

А Борг вдруг просиял всей объемистой своей рожей:

— По рукам.

Вот черт. Пришлось изобразить, что я тоже доволен.

— Ну, того, — сказал он, — Денежку я тебе принесу, как споймаешь.

Важно кивнул, опять огладил свою шерсть, почти такую же густую, как у меня, только рыжую. Потому как он, Борг, то бишь, — альд, они, альды, поголовно почитай — рыжие. А Сыч — тил. Чужак, сталбыть.

Староста поднялся.

— Того, паря. Действуй.

И удалился, донельзя собой довольный.

Дьявол, как же я буду ловить тварь эту, когда она, тварь то есть, засаду чует? Было ведь уже — три ночи стерег, в разных хлевах, в удобных самых, с сенниками, через них лазить — милое дело. А тварь-то — того — крыши разбирала. Да все подальше от меня, подальше…

«Наделены даром эмпатическим…» Выходит, что так. Они вообще, того, твари всяческие — слухучие то есть. Оборотни там. Арвараны опять же. А Кадакар — он Кадакар и есть. Чего только тут не прыгает-бегает. А еще вот — летает. Ента-то тварь — того, навроде пташки. Следов-то на снегу не оставляет. А Эрб говорил: «Нетопырь огромадный, в два человека ростом, и воет-то, и хохочет, аки диавол, тьфу, прости Господи!»